На Ниагаре

Ниагарский водопад представляет собою очень приятное увеселительное местечко; отели великолепны, цены не особенно безобразны. Во всей окрестности не существует лучших условий для рыбной ловли, — да и где же они могли бы быть хотя приблизительно так хороши? Повсюду в реках имеются одни места получше, другие похуже, а на Ниагаре каждое место одинаково хорошо, как и всякое другое: рыба нигде не ловится, и поэтому можно пройти вдоль по ее берегу 5 миль, не поймав ни одной рыбины, но вполне утешаясь тем, что и вблизи ее результат был бы совершенно тот же самый. Выводы, проистекающие из такого порядка вещей, не были еще до сих пор вполне точно выяснены для публики. Летом погода прохладная; пути для прогулок на суше и по воде весьма интересны и ни мало не утомительны. Решившись осмотреть самый водопад, необходимо сперва проехаться около мили вверх по реке; тут же уплачивается небольшая сумма за право посмотреть со склона на самую узкую часть реки. Впрочем,

также удобно сделать перевал через гору и по железной дороге, в то время, как река, пенясь и свирепея, несется под нею. Тут можно взобраться на лестницу в 150 фут. вышины и подойти к самому краю воды. Проделавши это, вы непременно с удивлением спросите себя, зачем собственно вы это проделали? — но тогда уже будет поздно.

Здесь проводник, приводя ваше сердце в содрогание, расскажет вам, как у него на глазах небольшой пароход «Облачная девственница» попал в страшный водоворот, как сначала у него оторвало одно колесо, потом другое, на каком именно месте полетела у него за борт дымовая труба, как лопнула и разошлась по швам его обшивка и как он, в конце-конце-концов все-таки потерпел крушение, совершив, однако, невероятную попытку пройти 17 мил в 6 минут или 6 миль в 17 минут, — этого я достоверно не помню. Так или иначе, но, во всяком случае, это было нечто необычайное. Стоит заплатить деньги уже за одно то, чтобы послушать, как проводник рассказывает различным путешественникам 9 раз подряд эту историю, каждый раз, начиная ее сначала, не пропуская ни одного слова и не изменяя ни одного жеста.

Затем вы переправляетесь через висячий мост, минуя одну из двух ужасных возможностей: или самому слететь в реку 200 фут глубины или испытать, как на вашу голову слетит железнодорожный поезд. Каждая из этих возможностей, взятая даже в отдельности, представляется не совсем приятной, а обе вместе они производят такое впечатление, что человеку становится совсем не по себе.

На Канадском берегу вы проезжаете близ самого обрыва, между длинным рядом фотографов, которые, дежуря позади своих аппаратов, готовы немедленно воспроизвести полностью вашу бессловесную особу на первом плане картины, для которой уменьшенной и незаметной перспективой должна служить грандиозная Ниагара; и действительно находится довольно много людей, имеющих невероятную наглость и прирожденное нахальство покровительствовать и даже поощрять этого рода преступления.

Каждый день вы можете видеть в руках этих фотографов статные изображения папы, мамы, с многочисленными ребятишками или пару ваших родственников — земляков, из которых одни молчаливо улыбаются, другие в задумчивых и скучающих позах развалились в своих экипажах, при чем все они, ничто же сумняшеся, разместились впереди урезанного и уменьшенного изображения того величественного существа, для которого радуга служит подножием, которого голос подобен грому и могучее чело которого закутано тучами. Давно уже этот владыка царствовал здесь, — еще со времен мертвой забытой древности, задолго до того, когда эта наемная карета с сидящими в ней маленькими существами появилась здесь как бы в виде заплаты на крохотной прорехе необозримого пространства вселенной, и будет этот владыка царствовать здесь века, миллионы веков, долго-долго после того, как все эти людишки давно уже отойдут к праотцам и, подточенные червями, обратятся в забытый всеми прах. Конечно, существенного ущерба не наносится Ниагаре тем, что, оставляя ее в перспективе картины, эти крохотные существа стараются поместиться впереди ее, еще рельефнее подчеркивая этим собственное сравнительно с нею ничтожество, но, несомненно, требуется достаточная доза сверхчеловеческого самомнения, чтобы позволить себе сделать нечто подобное.

Налюбовавшись пенящейся подковообразною массой воды и при том настолько долго, что вы можете считать свой долг туриста исполненным, вы, возвратившись через новый висячий мост в Америку, следуете берегом вверх по течению до того места, где показывается «ущелье ветров».

Здесь, по примеру проводника, мне пришлось переменить свое платье на непромокаемую куртку и такие же сапоги, — костюм довольно живописный, но не совсем удобный. Вслед за проводником мы стали спускаться по винтовой лестнице, закручивавшейся все больше и больше, пока, наконец, ей это не надоело и она вдруг не прекратилась, прежде чем мы успели испытать какое-либо удовольствие от всего этого путешествия. Мы находились теперь весьма глубоко под склоном, но все еще сравнительно высоко над поверхностью воды. Тут мы начали пробираться по узким мосткам шириною в одну доску, с тонкими деревянными перильцами, за которые я уцепился обеими руками, не потому, конечно, чтобы очень трусил, а просто потому, что мне так хотелось. Спуск становился все круче, мостки все уже, пена американского водопада начала окачивать нас все учащающимися брызгами так, что вскоре мы уже ничего не могли видеть и продолжали спускаться только ощупью. Со стороны водопада заревел бешеный ветер, имевший, казалось, непреклонное намерение смести

нас с мостков и перебросить через скалистые выступы в самую глубь реки. Я попробовал объяснить проводнику, что был бы не прочь пойти домой, — но было уже поздно. Почти непосредственно над нами страшная стена воды низвергалась вниз с таким ужасающим шумом, который делал тщетной всякую попытку расслышать человеческое слово. В следующую минуту этот поток скрыл за собою проводника, а за ним последовал и я, оглушенный громом, беспомощно гонимый ветром и бичуемый со всех сторон порывистыми брызгами воды. Кругом царил полный мрак. До тех пор мне ни разу в жизни не приходилось слышать такого страшного шума, стона и рева ветра и водных масс, вступавших в борьбу друг с другом. Я невольно нагнул голову, — и весь Атлантический океан, казалось, низвергся мне на спину. Было очень похоже на то, что весь земной шар пришел к решению немедленно расползтись по всем швам. Потоки стремились с такой яростью, что я совершенно растерялся. Когда я поднял голову и открыл рот, то мне почудилось, что большая часть Ниагарского водопада немедленно устремилась прямо в мое горло. Откройся теперь во мне где-нибудь течь, — и я погиб. И в этот же самый момент я заметил, что мостки кончились и что встать ногами на твердую почву можно не иначе, как предварительно вскарабкавшись на гладкий крутой выступ скалы. Никогда в жизни я еще не испытывал такого неприятного ощущения. Однако, мы кое-как выбрались оттуда и снова очутились в свету; здесь еще раз можно было полюбоваться низвергающейся массой ревущей, бушующей и пенящейся воды. Оценив всю громадность этой массы и весь ужас ее падения, я еще раз пожалел самого себя, пробиравшегося там — за нею.

Краснокожий был для меня в душе всегда другом и любимцем. Я зачитывался посвященными ему рассказами, преданиями и романами, восхищаясь его прирожденным остроумием, его любовью к дикой свободе лесов, его непреклонным благородным характером, его возвышенной, образной речью, его рыцарской страстью к темнокожей девушке, его живописным костюмом и вооружением, — в особенности этим последним. Поэтому я глубоко был взволнован, заметив в расположенных близ Ниагары лавках искусно унизанные индейскими бусами безделушки и такие фигурки, которые должны были изображать человеческие существа с стрелами и серьгами, продетыми во всех дырках их тела и с ногами, и своей формой очень напоминали наши паштеты. Я понял, что теперь-то, наконец, мне предстоит увидеть лицом к лицу настоящего индейца.

Продавщица в одной из таких лавок объяснила мне, что многочисленные редкости, которыми она торгует, действительно сработаны индийцами, значительное число которых живет близ самаго Ниагарского водопада; все они, по словам ее, очень смирные и любезные люди, разговаривать с которыми отнюдь не представляет какой-либо опасности. И действительно, приблизившись к мостику, перекинутому на Лунный островок, я наткнулся на этого благородного сына лесов: сидя под деревом, он старательно приделывал к ридикюлю стеклянные бусы. На нем была широкополая шляпа и деревянные башмаки, а во рту он держал коротенькую черную трубку. Увы, под влиянием нашей изнеженной цивилизации изменяется даже художественность костюма, которая так идет к индейцу, обитающему вдали от нас, в своих родных становищах.

Я обратился к этому Моткалу с следующей приблизительно речью:

— Счастлив-ли Ваву-Вак-Вак-Вак-а-Вакс? Вздыхает ли великий татуированный гром по воинственным подвигам, или сердце его размягчилось в мечтах о темнокожей красавице, этой гордости лесов? Жаждетъ-Жаждет-лимогущественный Сахем испить кровь своих врагов, или же он примирился на изготовлении для бледнолицых этих ридикюлей с стеклянными бусами? Отвечай мне, гордый остаток прежнего величия, отвечай мне, почтенная руина!

Руина отвечала:

— Вот как! Меня, Дениса Хулигана, вы осмеливаетесь принимать за паршивого индейца! — Ах, вы, гнусавый, тонконогий чертов сын! Клянусь флейтистом, насвистывающим перед Моисеем, — я вас съем!

Я признал за лучшее удалиться.

Несколько шагов далее я наткнулся на целомудренную представительницу местных аборигенов: она сидела на скамейке, разложив вокруг себя изящные безделушки из стекла, раковин и т. п. В ту минуту она была занята приготовлением одного из деревянных вождей племени, который имел сильное фамильное сходство с платяной вешалкой и которому она зачем-то пробуравливала дырку в нижней части живота. Несколько минут я колебался, а затем обратился к ней с следующими словами:

— Грустит-ли душою дева лесов? Чувствуетъ-Чувствует-лисебя заброшенным улыбающийся головастик? Скорбит-ли дева о родном «костре мира» и о минувшем могуществе своих предков? Или печальная мысль ее блуждает по лесным трущобам, куда удалился на охоту ее отважный возлюбленный? Отчего дочь моя не хочет мне ответить? Или она имеет что-нибудь против чужого бледнолицего человека?

Дочь моя ответила:

— Вот так штука! Как же вы смеете обращаться со мной таким образом? Со мной, Бидди-Мелоне! Проваливайте скорей своей дорогой, а не то быть вам, сопливой каналье, в водопаде!