На обратном пути (Возвращение)(др.перевод)
Шрифт:
– Пятьдесят! – рычит Валентин.
Тут распахивается дверь и врывается Тьяден.
– Зе… Зе… – запинается он и от страшного возбуждения начинает икать.
Мы задираем ему руки и водим по комнате.
– Что, шлюхи ограбили? – сочувственно спрашивает Вилли.
Тьяден мотает головой:
– Зе… Зе…
– Смирно! – приказывает Вилли.
Тьяден вздрагивает. Икота проходит.
– Зелиг! Я нашел Зелига! – Он вне себя от радости.
Вилли издает какой-то воющий звук:
– Э-э!
Зелиг был нашим ротным фельдфебелем, первосортная скотина. За два месяца до революции его, к сожалению, перевели, так что нам было до него не дотянуться. Тьяден рассказывает, что у него сейчас пивная «Король Вильгельм», где отличное пиво.
– Пошли! – кричу я, и мы выбегаем на улицу.
– Только сначала сходим за Фердинандом, – говорит Вилли, – ему еще нужно посчитаться за Шрёдера.
Мы свистим и шумим под домом Козоле, до тех пор пока он, недовольный, в одной рубашке, не выглядывает в окно.
– Что это вы так поздно? – ворчит он. – Не знаете, что я женат?
– Успеешь, – кричит Вилли. – Быстро спускайся, мы нашли Зелига!
Фердинанд оживляется.
– Правда? – спрашивает он.
– Правда! – кричит в ответ Тьяден.
– Ладно, иду, – кивает Козоле. – Но если вы меня дурите…
Через пять минут он уже внизу, мы все ему рассказываем и мчимся к пивной.
На повороте у Хакенштрассе возбужденный Вилли наскакивает на какого-то мужчину.
– Бегемот! – кряхтит тот с земли вслед Вилли.
Вилли стремительно оборачивается и угрожающе подходит к поверженному.
– Простите, вы что-то сказали? – уточняет он, поднося руку к фуражке.
Мужчина поднимается, смотрит вверх на Вилли и ворчливо отвечает:
– Не помню.
– Ваше счастье, – говорит Вилли, – что для ругательств у вас не слишком подходящее телосложение.
Мы проходим палисадник и останавливаемся перед пивной «Король Вильгельм». Название уже закрашено. Теперь заведение именуется «Эдельвейс». Вилли берется за дверную ручку.
– Подожди! – Козоле отводит его лапищу и умоляюще говорит: – Вилли, когда начнется, бью я. Обещал!
– Заметано! – кивает Вилли и распахивает дверь.
Нас оглушают шум, чад, свет. Стучат кружки. Музыкальный аппарат гремит маршем из «Веселой вдовы». На стойке сверкают пивные краны. У раковины рядом с разливочным столом, где две девушки споласкивают кружки с остатками пены, то и дело смех. Девушек окружают мужчины. Сыплются анекдоты. На пол льется вода. В луже отражаются искаженные лица. Один артиллерист заказывает шнапс на всех и хватает одну из девушек пониже спины.
– Да тут же знак качества надо ставить, Лина, – восхищенно причмокивает он.
Мы протискиваемся поближе.
– Действительно, вон он, –
У Зелига засучены рукава, расстегнут ворот рубашки; потный, с мокрой красной шеей, он жирными руками разливает пиво. Коричневые и золотистые струи наполняют кружки. Фельдфебель поднимает голову, и на лице его расплывается широкая улыбка.
– Здорово! Тоже вернулись? Вам какого – светлого или темного?
– Светлого, господин фельдфебель, – дерзко отвечает Тьяден.
Хозяин сосчитывает нас взглядом.
– Семеро, – кивает Вилли.
– Семеро, – повторяет хозяин, глядя на Фердинанда. – Шесть и Козоле, в самом деле.
Фердинанд пробирается к стойке и упирается в нее кулаками.
– Скажи-ка, Зелиг, а есть ли у тебя ром?
Трактирщик орудует никелированными кранами.
– Конечно, есть.
Козоле смотрит на него снизу.
– А ты ведь любишь ром, правда?
Трактирщик разливает коньяк.
– Конечно, люблю.
– А помнишь ли ты, когда в последний раз пил ром?
– Не-а…
– А вот я помню! – гремит Козоле, встав перед стойкой, как бык перед изгородью. – Тебе что-нибудь говорит фамилия Шрёдер?
– Шрёдеров много, – небрежно отвечает трактирщик.
Это для Козоле уже слишком. Он изготовляется к прыжку. Вилли хватает его и сажает на стул.
– Сначала выпьем. Семь светлого, – бросает он через стойку.
Козоле молчит. Мы садимся за стол. Трактирщик сам приносит нам по пол-литра.
– На здоровье! – говорит он.
– На здоровье! – отвечает Тьяден, и мы пьем. Тьяден откидывается к стене. – Ну, что я вам говорил?
Фердинанд провожает взглядом возвращающегося к стойке трактирщика.
– Господи, как вспомню, – шепчет он, – эта скотина лакала ром, а мы хоронили Шрёдера…
Он замолкает.
– Только слабины не дать, – говорит Тьяден.
Слова Козоле будто прорвали какую-то завесу, что до сих пор тихонько покачивалась над пивной, зал вдруг заполняется сероватой, призрачной вымерлостью. Контуры окон расплываются, из щелей в полу выползают тени, и прокуренное помещение устилает дым воспоминаний.
Козоле и Зелиг всегда друг друга терпеть не могли, но смертельными врагами они стали только в августе восемнадцатого. Мы стояли тогда в разбитой траншее за линией фронта и всю ночь рыли братскую могилу. Глубоко копать было нельзя, тут же проступали грунтовые воды. Под конец мы уже месили густую слякоть.
Бетке, Веслинг и Козоле выравнивали стенки. Остальные носили тела с передовой и, поскольку могила была еще не готова, выкладывали их в длинный ряд. Альберт Троске, унтер-офицер нашего подразделения, собирал жетоны и вынимал из карманов воинские книжки – у кого остались.