На орлиных крыльях
Шрифт:
Перо все сидел, задумавшись. В этот момент вошла старшая дочь, Нэнси. «Пупс», – позвала она. Так она называла отца. «Малютка Нэн! Входи!»
Она обошла стол и уселась к отцу на колени.
Перо обожал старшую дочь. Восемнадцатилетняя блондинка, хрупкая, но сильная, она напомнила Перо ее мать. Она отличалась решительностью и упорством, как и отец. Как знать, может, и у нее, как и у Росса-младшего, обнаружится деловая хватка, столь необходимая крупному бизнесмену.
– Я пришла попрощаться – уезжаю обратно в Вандербилт.
– А ты заглядывала к бабушке?
– Конечно.
– Умница моя.
Нэнси находилась
– А как насчет добавки к фонду? – поинтересовалась дочь.
Со снисходительной улыбкой Перо вынул бумажник. Как всегда, он не мог устоять перед ее просьбой.
Нэнси небрежно запихнула деньги в карман, крепко обняла отца, чмокнула его в щеку, вскочила с колен и, вприпрыжку, беззаботно выпорхнула из комнаты.
А на глаза Перо в это время навернулись слезы.
«У нас словно встреча близких друзей», – подумалось Джею Коберну. И действительно, в ожидании Саймонса в конференц-зале правления ЭДС собрались старые знакомые по Тегерану, лениво обмениваясь впечатлениями об Иране и эвакуации. Ральф Булвэр говорил, как пулемет; Джо Поше сидел, озираясь по сторонам, и ни о чем не думал; Гленн Джексон рассказывал что-то о винтовках; Джим Швебах иронически ухмылялся, что придавало ему вид человека, знающего нечто такое, чего никто не знает; а Пэт Скалли вспоминал про рейд на Сантей. Теперь все они ожидали, что с минуты на минуту увидят легендарного Быка Саймонса. Скалли, когда он служил инструктором десантников, довелось тренировать солдат Саймонса перед тем знаменитым рейдом, и он знал все тонкости: и о скрупулезном планировании рейда, и о бесконечных учебных тревогах и прикидках. Знал он также и то, что Саймонс привел из того рейда всех своих пятьдесят девять ребят живыми.
Открылась дверь, и кто-то скомандовал: «Встать! Смирно!»
Они привычно отодвинули стулья и встали по стойке «смирно». Коберн оглянулся.
В зал вошел Рон Дэвис, улыбаясь во весь рот на черном круглом лице.
– Черт бы тебя побрал, Дэвис! – заорал Коберн, а все громко захохотали, поняв, как их ловко одурачили. Дэвис обошел по кругу всех, здороваясь шлепком ладони об ладонь и приговаривая «хэлло».
Такой уж этот Дэвис – вечно паясничает.
Взглянув на присутствующих, Коберну пришла в голову мысль: «А какими они станут, когда столкнутся с реальной опасностью? Поединок – штука странная, никогда нельзя предсказать, как тот или иной человек поведет себя в бою. Тот, который считался самым храбрым, растеряется и погибнет, а другой, про которого думали, что он трус, окажется твердым, как гранитная скала».
Коберн живо помнит свой первый бой и как этот бой изменил его натуру. Перелом случился спустя два месяца после его прибытия во Вьетнам. Он летал на транспортном вертолете, который солдаты называли «общипанным», потому что с него было снято вооружение. В тот день он шесть раз вылетал на поле боя и подбрасывал подкрепления. Денек выдался удачным – в вертолет никто даже не выстрелил.
А на седьмом вылете все пошло-поехало наперекосяк.
Очередью из крупнокалиберного пулемета у вертолета перебили приводной вал хвостового винта.
При работе несущего винта вертолет разворачивается в сторону его вращения, а хвостовой
Если вертолет только-только оторвался от земли, поднявшись всего на несколько метров, то пилот еще может предотвратить аварию из-за выхода из строя хвостового винта, быстро посадив машину обратно на землю. Потом, когда вертолет уже наберет приличную высоту и крейсерскую скорость, при отказе хвостового винта он будет удерживаться от вращения сильным встречным потоком воздуха. Но Коберн оказался тогда в самом худшем положении, набрав высоту всего 50 метров: быстро приземлиться уже было нельзя, в то же время вертолет не набрал нужной скорости, поэтому встречный поток воздуха был слабоват и не мог предотвращать вращение фюзеляжа.
Инструкция рекомендовала в таких случаях выключать мотор. В летном училище Коберн изучал действия пилота в такой ситуации и несколько раз тренировался. Теперь он действовал автоматически, но вертолет не слушался: быстрое вращение уже началось.
Моментально голова у Коберна закружилась, и он потерял ориентировку. Произвести мягкую посадку и предотвратить катастрофу он не мог. Вертолет завалился набок и стукнулся о землю правой стойкой шасси (это выяснилось впоследствии), одна из лопастей винта отвалилась, согнулась от удара, пробила фюзеляж и врезалась в голову второго пилота – тот умер на месте.
Коберн почувствовал запах выливающегося бензина и освободился от привязных ремней. Все это он делал машинально, а соображать стал, когда вывалился из вертолета и стукнулся головой о землю. Он ушиб шейный позвонок, но зато живым выбрался из вертолета и командир экипажа.
Члены экипажа пристегнулись перед вылетом ремнями, а несколько десантников сзади не пристегнулись. Так как у этого вертолета люки и проемы не закрыты дверьми, то центробежная сила, создавшаяся при вращении, выбросила их из машины с высоты более 30 метров. Все они погибли.
В ту пору Коберну исполнилось всего двадцать лет.
Спустя несколько недель он получил пулевое ранение в икру ноги – самое уязвимое место пилота вертолета, который сидит на бронированном сиденье, но ноги его при этом остаются незащищенными.
Он и раньше был зол на весь белый свет, а тут еще получил пулю в ногу, что окончательно переполнило чашу его терпения. Ничуть не задумываясь о том, что его могут убить, он пошел к командиру и потребовал, чтобы его перевели летать на штурмовых вертолетах и убивать этих подонков, которые пытались прикончить его, Коберна.
Просьбу удовлетворили.
В этот переломный момент своей жизни, улыбающийся жизнерадостный Джей Коберн превратился в настоящего профессионального воина с холодным сердцем и бесчувственным рассудком. Когда кто-нибудь из его подразделения получал ранение, Коберн обычно пожимал плечами и говорил: «Ну что ж, за это ему и платят фронтовое жалованье». Он подозревал, что боевые товарищи считали его немного чокнутым. Но ему было на все это наплевать. Он любил летать на боевых вертолетах. Пристегиваясь в кабине ремнями, он каждый раз думал, что непременно убьет кого-то или убьют его. Расчищая от противника территорию перед подходом наземных войск, Коберн знал, что непременно заденет и мирных жителей: женщин, стариков, детей, но гнал прочь эти мысли и открывал огонь.