На орловском направлении. Отыгрыш
Шрифт:
Да вот снаряды делят мир не на дураков и умных, а на живых и мертвых. Слаженно рявкнули три сорокапятки — и попятились, и задымили сразу два панцера. Больше кандидатов в мертвые герои нации не нашлось: благоразумный командир отдал приказ на отход.
Тем временем тяжёлые бомбардировщики всё спускались и спускались с серого неба на серый бетон, солидно и в то же время проворно скользили по нему и, выплюнув из своих дюралевых утроб людей, ящики и орудия, вновь грузно выруливали на взлет. Удивительно: ни один из этих воздушных гигантов не горел, не лежал в конце ВПП грудой покорёженного металла… Видно, не признанный Советской властью Илья-пророк всё-таки решил прикрыть авиаторов и десантников своим
Капитан Денис Французов не без удобства устроился на старой берёзе, упершись ногами в толстую ветку, а лопатками — в ствол, и то окидывал внимательным взглядом лежащую перед ним местность, то сверялся с логарифмической линейкой. Составлял огневую карточку. Перед ним — небольшая речушка с поросшими ракитником обрывистыми берегами. За нею, водной, то бишь, преградой, — обширное пустое пастбище. Дальше — разномастные крыши домиков. Поселок носит знакомое имя — Знаменка. Только его, Дениса, Знаменка, — по другую сторону Урала, в Славгородском районе Алтайского края. Там дед, и тётки, и Маруська… хочется думать, что невеста.
Они даже чем-то похожи, Знаменки. Наверное, тем, что просторные обе. Здешняя разбросана по обе стороны шоссе. По нему, скорее всего, и попрут снова. Немец — он удобство любит… хоть и пуганый уже.
За спиной Дениса, в полукилометре от его НП, десантники обживают окопы, противотанкисты спешно дооборудуют укрытия и готовят снарядные ровики. Левый фланг прикрывают местные — ополченцы и парни с краповыми петлицами войск НКВД — конвойный батальон, до немецкого прорыва фронта охранявший (Денис не удержался, полюбопытствовал) знаменитый Орловский централ, где до революции, говорят, самого товарища Дзержинского держали. Надёжный народ, уже три атаки отбили. Ну, теперь-то им повеселей будет. Внизу, под деревом, торопливо роют окопчик двое телефонистов: фигура третьего, загруженного катушками провода, мелькает вдалеке между кустами: минут через пять-восемь линия связи ко второму огневому взводу будет протянута. Из расположения первого взвода и с пункта боепитания уже отзвонились об исполнении. Что не может не радовать.
Ну, быстрей летите, кони, отгоните прочь тоску! Мы найдём себе другую — раскрасавицу-жену! Как бывало к ней приедешь, к моей миленькой — Приголубишь, поцелуешь, приласкаешься. Как бывало с нею на сердце спокойненько — Коротали вечера мы с ней, соколики! А теперь лечу я с вами — эх, орёлики! — Коротаю с вами время, горемычные. Видно мне так суждено…Перед глазами, примерно там, где минуту назад мелькал комбинезон связиста, полыхнул бело-оранжево-черный цветок снарядного разрыва, а спустя секунду воздушная волна с привычным грохотом прошлась по всему телу, будто боксёрскими «лапами» ударив по ушам. Следом за первым рванул второй снаряд, третий…
— Бат-тарея! К бою!
Тяжко это — сидеть под огнём, даже если понятно, что враг лупит по площадям,
Так что сиди. Сиди и жди. Жди, когда снова пойдёт…
Они пошли, серые коробочки на блестящих лентах гусениц. Да не прошли — их встретили.
Они ломили, развернувшись в боевой порядок. В промежутках между ними сизыми бегунками мишеней сутулились цепи пехотинцев. Лиц на таком расстоянии не было видно… Да и ни к чему рассматривать. Солдатское дело — толково эдакого бегунка посадить на пенёк мушки да плавно выбрать спуск. «Не ходи на Русь. Там живёт твоя смерть!» Уж сколько раз вбивали эту истину в головы иноземных захватчиков и мечом, и штыком, и пулей… А все им неймется… Что у них, кладбИщ своих мало? Так мы не жадные. Метра по два выделим…
Сколько было атак и контратак? Никто не считал. А если кто и считал, тот вряд ли вспомнит… Германцам так и не удалось пройти по шоссе там, где стояли красные десантники и чекисты. В город немецкие солдаты вошли с юго-востока. С той стороны, где не было ни укреплений, ни бойцов…
Реальность первых дней октября одна тысяча девятьсот сорок первого года…
Но в этом нет вины ни капитана Французова, ни русоволосого политрука, удивленными голубыми очами всматривающегося в обгорелые травинки перед лицом, сжавши мертвыми пальцами черенок пехотной лопатки, ни тех, кто, выполнив положенное, отступал в сторону Мценска, чтобы там снова принять бой.
Так начиналась Битва за Москву.
Глава 3
3 октября 1941 года,
Орёл
Город слышал: идёт бой. Город не мог не слышать.
Город надеялся на чудо так отчаянно, напряженно и деятельно… как умеют только дети и старики.
В избенке на Широко-Кузнечной, близ кирпичного завода, дед Коля, упрямый старый мастер, ещё в начале августа крепким словом, пинками и клюкой втолковывавший меньшому сыну, с чего это вдруг он, Николай Егорыч Баринов, не поедет в эвакуацию, а к исходу сентября почти обезножевший, доковылял до красного угла и стал глаза в глаза с темноликим умиротворенным старцем.
— О всесвятый Николае, угодниче преизрядный Господень, тёплый наш заступниче, и везде в скорбех скорый помощниче! Помози ми, грешному и унылому, в настоящем сем житии…
А потом не спеша оборотился к противоположной стене.
— Видишь, Татьяна, не забыл я еще, как молиться. Тещу-то я, извиняй, не сильно жаловал, оно для тебя не секрет. Однако ж грех соврать, мудрая она была бабка. И, помнится, завсегда твердила: по молитвам к Господу Николая Чудотворца воистину совершается невозможное.
Жена на фотографической карточке так строго сжимала губы, что от уголков рта разбегались задорные морщинки.
По Комсомольской чуть ли не вприпрыжку спешила-торопилась шестилетняя Марочка… точнее, Марксина. А что, разве она маленькая, если уже хозяйство вести помогает? Правда, бабушка, когда зачем-то собралась к тете Тоне, строго-настрого запретила высовывать нос из дому. Ага, а Гале велела глаз с сестры не спускать. А Галя взяла и по-своему сделала. Как зашли её пионеры, да позвали куда-то… Марочка, конечно, подслушивала — ну, то есть не подслушивала, подслушивать совсем нехорошо… просто с дверью рядом стояла, притихнув, как мышка — да так ничего не услышала, кроме «шу-шу-шу». Галя тоже повторила: сиди дома. И дверь на ключ заперла, вот!