На осколках прошлого

Леннокс Нина

Дальше Золушку понесло. Она возомнила себя хозяйкой дома и решила приготовить принцу ужин. Холодильник Майкла — пристанище холостяка. Ничего нет. Похуже, чем у папаши моего. В магазин я сходить не могла, поэтому пришлось в, прямом смысле этого слова, колдовать в кухне. Приготовила я, как ни странно, кучу еды, просто — шведский стол. Но больше всего мне удались курица и вишнёвый кейк. Надеюсь, Майкл оценит.

Оставшееся до его прихода время я потратила на просмотр старых серий Черепашек Ниндзя в ноутбуке и чтение Твиттера Джастина Бибера. Когда Майкл

пришёл, я сидела в кухне перед ноутом и поглядывала на плиту. Чайник уже грелся.

Одет Майкл был в тёмно-коричневый костюм, отлично сочетавшийся с его глазами, в руках он держал папку из коричневой крокодиловой кожи. Настоящий бизнесмен. Все выглядело так, будто мы — семья. Муж пришёл с работы, а жена ждёт его дома с готовым ужином.

— Ники, добрый вечер.

Идёт ко мне, но внезапно останавливается. Лицо превращается в безжалостную маску. Что случилось?

— Что это? — спрашивает он, глядя в уголок с фотографиями.

— Это я решила сделать ваш семейный уголок. Так красиво. Тебе нравится?

— Нет. Где ты, чёрт возьми, взяла эти фотографии? Ты, что, шарилась по моему дому?!

— Майкл, нет! Я просто убиралась и наткнулась на кладовку, а там нашла коробку с этими фотографиями. Я хотела сделать тебе сюрприз. Извини, что без спросу взяла твои вещи.

Я искренне не понимала, почему он так злится.

— Не смей никогда трогать мои вещи, — по слогам произнёс он. — Никогда. Слышишь? Ты здесь не для этого! Не для того, чтобы строить из себя мою жену!

Больно, однако.

— Прости, пожалуйста. Почему ты злишься? Я думаю, твоим родителям понравится…

— Им не понравится! Сейчас же унеси их туда, где взяла! И никогда больше не трогай. Твоё место — в кровати, твои обязанности — раздвигать ноги. Что ты о себе возомнила? — прокричал Майкл и швырнул в стену папку.

Я вздрогнула. Отец бы уже ударил меня. И не раз. Я закрыла глаза. Он подошёл ближе, поднял папку. Я ждала удара. Его всё не было.

— Ники, открой глаза. Я не собираюсь тебя бить. Я — не тиран. И я никогда не поднимал руку на женщину. Просто не трогай мои вещи, никогда. Хорошо?

— Х-хорошо. Я сейчас всё уберу, — пролепетала я и, собрав вещи, засеменила в кладовку.

Там я просидела с час, размазывая обиду по щекам. Вернувшись в кухню, я никого не обнаружила. Ужин остался нетронутым. Надо всё убрать. Может, завтра поест. Я начала ставить миски в холодильник, когда услышала его голос.

— Не надо, Ники. Ты готовила, старалась, не убирай. Присоединяйся ко мне. Я очень голоден.

— Я не голодна, Майкл. Что тебе оставить из еды? — ответила я, не оборачиваясь.

— Прости меня. Был чертовски тяжелый день, причем, с самого утра. Давай просто выпьем чаю. Что это там такое? — спросил он, указывая на пирог.

— Вишнёвый пирог. Как мне кажется, очень вкусный. По крайней мере, теста я слопала при готовке — во! — весело ответила я, проводя пальцем по горлу.

— Тогда мне пирога, и побольше. Садись рядом.

— Отказ не принимается?

— Принимается, но мне бы хотелось с тобой

поговорить в дружественной обстановке.

Мне так хотелось накинуться на него, целовать его лицо, губы. Хотелось быть ему кем-то большим, чем другом и, конечно же, кем-то большим, чем шлюхой. Но, вместо этого, я согласилась и поставила чайник. Разогрела кейк и, убрав остатки еды, села напротив него.

Аромат чая кружил голову. Зелёный с жасмином. Чудесно. Такой горячий чай и тёплый дружеский вечер… И кейк, действительно, оказался вкусным.

— Превосходный пирог. Давно я не ел домашней еды. Спасибо, Ники. И еще раз прости, что накричал на тебя и испугал. Я специально спрятал эти фотографии, чтобы никогда их больше не видеть.

— Но почему? Вы в ссоре с родителями?

— Нет. Они умерли больше десяти лет назад.

О, господи. У него тоже нет семьи?! Вернее, больше нет. Вот откуда взялась та боль в глазах, когда мы говорили о его детстве в парке. Они умерли больше десяти лет назад. Причём тут тогда детство?

— Твои родители умерли, когда тебе было двадцать?

— Да. Я уже был взрослым мальчиком, но боль потери от этого не стала меньше.

— Тогда почему ты говорил о несчастливом детстве?

Может, мой допрос неуместен? Может, мне лучше заткнуться? Но очень уж хотелось узнать, действительно ли мы с ним — родственные души.

— Я — сын политика, — ответил Майкл, внимательно следя за моей реакцией.

Опа!

— … и его любовницы. Я — незаконнорожденный ребёнок, Ники. Это пятно в репутации моего отца. Его жена была бесплодна и нелюбима, брак по расчёту. Мачеха, о которой у нас заходил разговор. Мою мать, и любовницу отца, звали Алеона Смит. Она всегда была в тени, как и я. Мы были одним большим пятном в его карьере. Но он нас любил. Я знаю. Виделись мы не часто, больше скрывались от папарацци. Они каким-то образом пронюхали про его связь с моей мамой. В общем, жизнь в вечных бегах. А потом они умерли.

Мне не надо было смотреть в его глаза, чтобы увидеть такую знакомую боль. Всё-таки, в каком-то смысле, мы - родственные души. Но от этого на сердце не легче. Даже наоборот.

— Из-за чего они умерли?

— Не знаю. Наверное, из-за меня.

— Почему ты так считаешь?

— Они оба покончили жизнь самоубийством. Отец выстрелил себе в висок, мать повесилась через неделю, — сказал он дрогнувшим голосом. Быть откровенным оказалось не так уж и легко.

— Ты в этом не виноват! Не смей корить себя за это.

Нашлась советчица. Сама бы сначала следовала своим советам.

— А из-за чего тогда? Какова причина? Как ты думаешь? — Майкл пристально смотрел мне в глаза, будто я знала ответ на этот вопрос.

— Не знаю. Может, проблемы на работе? Политика — опасная вещь. Сама знаю.

Причём, не понаслышке.

— Откуда? — Майкл решил строить дурака.

— Мой отец тоже был политиком. Входил в Сенат от Вашингтона.

— Твой отец — Доминик Кросс? Ничего себе, совпадение.

— Ты о чём? — ничего не понимая, спросила я.