На острие истории
Шрифт:
– Скажите, что у Булгакова ты любишь больше всего?
– А всё-таки на «ты» постоянно?
– Извини, я забываюсь…
– И всё-таки вернемся к Булгакову, что? – нет, это не тот вопрос, это дебютная затравка разговора.
– Мастер и Маргарита не в счет? – спросил как можно более невинно.
– Не в счет. – подтвердила спутница.
– Тогда Собачье сердце.
И тут Марго поперхнулась вином…
– Леша, ну откуда? Как? Что ты из меня дуру строишь? – в ее зеленых глазах разгорелись неожиданно злые огоньки. – скажешь, что
– С чего бы это?
– Потому что мне Елена Сергеевна рассказывала про эту книгу под большим секретом. Ее изъяли при обыске у писателя в двадцать шестом. Она думала, что сожгли. Слишком вредная повесть.
Я выпил вина, положил в рот прозрачный ломтик голландского сыра изумительного вкуса, после чего произнес:
«… Да-с. Если вы заботитесь о своём пищеварении, мой добрый совет – не говорите за обедом о большевизме и о медицине. И – боже вас сохрани – не читайте до обеда советских газет.
– Гм… Да ведь других нет.
– Вот никаких и не читайте».
– Я уже слышала это… – очень медленно и тихо произнесла Маргарита.
– Ты слышала и о том, что рукописи не горят?
Маргарита кивнула головой.
– Так что не сожгли «Собачье сердце». А мне эту повесть Мастера показал действительно мой друг. Он знал, что у меня фотографическая память. Так что и «Собачье сердце», и «Роковые яйца» ждут своего часа. – постучал себя по голове, намекнул, что в моей черепушке ждут.
– Вы меня ставите в сложное положение. Я хочу ЭТО услышать. И боюсь. И не столько вас. Я просто боюсь.
Я понял, что она решилась:
– Алеша, ты меня прости, но я должна тебе сказать. Ты какой-то слишком безрассудный, слишком… говорливый, что ли… Я не могу так просто это сформулировать. Ты слишком свободный от условностей, которые необходимы в нашем обществе. Ты какой-то не наш. Ты так просто говоришь о таких вещах, о которых никто вообще не говорит. И я не говорю. Боюсь. А ты нет. Почему? Ты еще анекдот про Сталина расскажи… – добавила Марго после небольшой паузы.
– Нет, ты меня за идиота не держи, Марго. Про человека, которого я очень уважаю, я никаких анекдотов рассказывать не собираюсь. И тут дело не в страхе. В воспитании. Если бы я был царским офицером, даже если бы перешел к большевикам, все равно анекдотов про Николая не рассказывал бы. Это элементарная этика и порядочность. Понятно?
– Да… – почти неслышно.
– А по поводу закрепощенности… да, это еще остаточное… Марго, ведь я одиночка, мне терять нечего, кроме жизни. А рисковать приходится именно тем, что осталось – жизнью. Как-то привык. Так что вся моя бравада из-за этого. Только сейчас я обещаю: буду осторожен. Потому что мне кажется, что есть из-за кого осторожничать. И за кого бояться…
– Значит я твоя слабость? – это прозвучало также еле слышно.
– Самая большая. – признался я ей.
– Командир, тебе не кажется,
– Третье за последние два дня. – уточнил я.
– Нет, была цитата из Булгакова и сейчас вот…
– А когда я сказал, что потерпел жуткое поражение?
– Жуткого не было!
– Но про поражение было?
– Хорошо, засчитываем первой попыткой…
И Маргарита опять улыбнулась, но на этот раз в ее глазах разгорелись волшебные изумруды.
Глава пятидесятая
Плюшка, которая перевешивает всё
(интерлюдия)
Лаврентий Павлович вошел в хорошо известный всему миру кабинет осторожно, Поскрёбышев предупредил, что Хозяин сегодня не в духе. Вчера были отменены все визиты. Сегодня был приказ принять только его, наркома внутренних дел. На завтра было намечено три посетителя, среди которых был и товарищ Берия. Значит, Хозяин что-то обдумывал.
– Присаживайся, Лаврэнтий, докладывай, что у тебя по нашему Писателю?
– Товарищ Сталин, объект Писатель сегодня встречался с двумя людьми. Первый из них – комкор Рычагов. У них была непродолжительная беседа в штабе ВВС, в кабинете Рычагова.
– О чем была беседа?
– Говорили о состоянии ВВС, о подготовке летчиков. Писатель подал Рычагову идею про разноуровневую подготовку летчиков.
– Подробнее?
– Предлагал целую систему: военное училище – учебная эскадрилья – боевая часть – эскадрилья повышения квалификации. На каждом уровне своя программа подготовки с тем, чтобы на выходе получить пилота экстра-класса.
– Что скажешь?
– Идея интересна. Вот только. Получится, что затраты на подготовку пилота вырастают. Сильно вырастают. Писатель дал Рычагову записку-обоснование.
– Что там?
– Расчёты. Аргументация.
– Значит, подготовил аналитическую записку, а нэ просто потрепаться пришел. Хорошо. Текст записки есть?
– Так точно.
– Что там с аргумэнтами?
– Предлагает в мирное время ограничиваться тремя уровнями, которые дадут достаточный уровень пилотирования даже на сложной технике. В военное время обязательно четвертый уровень вводить. Считает, что мы должны готовить хороших пилотов, по его расчетам, неподготовленный пилот в современном бою – смертник, а это растрата народных средств.
– Так и написал, что растрата народных средств?
– Так точно, товарищ Сталин.
– Почему он обратился именно к Рычагову?
– Во-первых, они с Рычаговым вместе воевали в Финляндии. Фактически, взаимодействовали во время похода на Оулу.
– А во-вторых?
– Почему-то Писатель считает, что Рычагов способен сделать быструю и головокружительную карьеру. По уровню аргументации, по постановке вопроса, у меня сложилось впечатление, что Писатель беседует не с командиром ВВС 9-й армии, а с начальником ВВС Республики.