На острие
Шрифт:
– Не уверен пока, – ответил я. – Хотя я получил от него кое-какие деньги. Пришлось постучаться в несколько дверей. Не знаю, выйдет ли из этого что-нибудь путное.
– Хорошо уже то, что ты успокоил его душу. Ведь он делает все, что может, не так ли? К тому же ты его не оберешь.
– Нет.
– Я взял у него фотографию и поручил ребятам проверить в морге. С июня там лежит несколько неопознанных белых женщин. Но ни одна на нее не похожа.
– Я был уверен, что ты это сделаешь.
– Так-то оно так, но это пока все, что я предпринял. Думаю,
– Знаю.
– Поэтому я и отправил его к тебе.
– Я так и понял.
– Мне было приятно тебе помочь. Что-нибудь уже удалось выяснить?
– Еще рановато говорить о результатах. Впрочем, я узнал, что она съехала со своей квартиры. Просто собрала вещички и смылась.
– Ну, что же, неплохо для начала, – сказал он. – Больше шансов, что она жива.
– Согласен. И все-таки концы с концами не сходятся. Ты говоришь, что морг проверил. А как насчет больниц?
– Ты думаешь, кома?
– Не исключено.
– Когда родители разговаривали с ней в последний раз? В июне? Для комы это перебор.
– Она может затянуться на годы.
– Да, верно.
– Квартплату в последний раз она внесла шестого июля. Так что, выходит, прошло два месяца и несколько дней.
– Все равно многовато.
– Для человека в коме это как одно мгновение. Он посмотрел на меня. В его светло-серых глазах промелькнуло что-то похожее на сдержанное веселье.
– Мгновение! – усмехнулся он. – Сначала она выезжает из дома, а затем въезжает в больницу. И все это – за одно мгновение!
– Но могло же случиться и так, – сказал я, – что она переехала и в тот же или, например, на следующий день попала в аварию. Никаких документов при ней не оказалось: пока она была без сознания, какой-то гражданин с обостренным чувством общественного долга украл у нее сумочку. Вполне возможно, что она сейчас лежит где-нибудь в больнице под придуманным врачами именем. Она не успела сообщить родителям о переезде, потому что с ней произошел несчастный случай. Не утверждаю, что именно так обстоят дела, но это действительно могло произойти.
– Допускаю. Значит, будешь проверять больницы?
– У меня мелькала мысль зайти в одну по соседству.
– Но несчастье могло случиться с ней в любом районе!
– Знаю.
– Она могла оказаться где угодно, поэтому следует справиться во всех городских больницах.
– И я так думаю.
Он бросил на меня взгляд.
– У тебя есть ее снимки? Это было бы очень кстати. Смотри-ка, да тут еще номер твоего телефона! Наверное, ты не рассердишься, если я раздам несколько штук коллегам и попрошу их присмотреться к безымянным больным?
– Ты бы очень мне помог.
– Конечно. А ты, однако, многого хочешь, заплатив один лишь плащ!
«Плащ» на полицейском жаргоне – это сто долларов. «Шляпа» означает двадцать пять, а «фунт стерлингов» – пять баксов. Эти словечки вошли в обиход давным-давно, когда одежда стоила дешевле, чем сейчас, а британский фунт весил куда больше.
Я заметил:
– На твоем месте
– Иисусе!.. – произнес он. – Какая же ты все-таки дешевка! Неужели никто тебе это не говорил?
Скоро выяснилось, что в больницах ее нет. Во всяком случае, в пяти округах города. Я, впрочем, и не очень надеялся найти ее там, но проверить все же следовало.
Мне сообщил об этом Деркин. К тому времени я и сам изрядно потопал по тротуарам. Несколько раз заходил в дом Флоренс Эддерлинг, где снова обходил этажи и снова беседовал с жильцами, если те оказывались на месте. В доме снимали комнаты не только женщины, но и мужчины, причем не одни старики, но и молодые люди, не сплошь ньюйоркцы, но и приезжие. И все же основная масса квартирантов госпожи Эддерлинг имела много общего с Паулой Хольдтке: это были молоденькие, недавно приехавшие в город девушки с большими ожиданиями и пустыми кошельками.
Лишь немногие из них знали Паулу по имени, хотя почти все узнавали ее на фотографии. Или думали, что узнают. Как и Паула Хольдтке, большую часть времени они проводили вне дома, а когда бывали там, то сидели по своим комнатушкам за закрытыми дверями.
– Я думала, что жизнь у нас здесь будет, как в фильмах сороковых годов, – поделилась со мной одна девушка. – Остроумная хозяйка и молодые актрисы, которые по вечерам собираются в гостиной поболтать о прическах, ухажерах и пробах в кино. Но все оказалось не так. Гостиная, правда, когда-то здесь была, но ее давно перегородили, превратив в две отдельные комнаты, так что в ней давно уже никто не собирается. Конечно, кое-кому из жильцов я киваю и улыбаюсь, однако как следует никого из них не знаю. Ту девушку – Паулу?.. – я встречала довольно часто, но никогда не слышала ее имени. Даже не подозревала, что она здесь больше не живет.
Продолжая поиски, несколько дней спустя, утром, я отправился в контору Актерской гильдии. Там мне быстро удалось выяснить, что Паула Хольдтке в гильдии не состояла. Проверявший списки молодой человек осведомился, не могла ли она входить в какую-либо другую организацию, например Американскую федерацию артистов радио и телевидения или Гильдию работников сцены. Я ответил, что ничего об этом не слышал, и он был настолько любезен, что сам позвонил туда. Однако в их списках ее фамилии не было.
– Возможно, она выступала под другим именем, – предположил он. – Правда, и ее настоящая фамилия вполне приемлема. Если напечатать ее, то она будет смотреться неплохо. Тут дело в другом: большинство людей при чтении либо исказят эту фамилию, либо затруднятся при ее произношении. Вы не думаете, что она могла назваться Паулой Холден или как-то иначе, более броско?
– Она не сообщала родителям ни о чем подобном.
– Как правило, о таких решениях не торопятся извещать родителей, особенно если те сильно связаны со своими родовыми корнями. А это случается нередко.