Шрифт:
Солнце уже стояло высоко, изумрудно посверкивали обработанные химикалиями виноградники на склонах гор за кукурузным полем, на котором кто-то, справлявший малую нужду, приветственно махал свободной рукой красному автомобилю. Слившись с ним, Нед неотрывно смотрел на дорогу, зато старик, его дед, поощрительно помахал нахалу. Умиротворенное настроение старика покоробило Неда. В голове горошиной гремела мысль. Ищешь сюжет – и обязательно подворачивается что-нибудь неподъемное. О ветровое стекло разбивались мухи и расплющивались в ажурные, насквозь источенные монеты со скелетиком вместо царственного
– Притормози, Нед, – сказал он. Проехали еще километра два.
– Ради Христа, Нед, я хочу есть, – потребовал старик. Сбросив газ, Нед высматривал, где остановиться. Когда они перемахнули через белый мост, под которым, словно подсиненная, голубела полоска воды, старик издал одобрительное мычание. Нед затормозил и тут же подал назад, едва успев разъехаться с дымившей навстречу автоцистерной. Старик недовольно шмыгнул носом, но внуку было не до того. Красный автомобиль тряхнуло на колее проселка, укрытого в тени деревьев, и они встали. «Приехали», – сказал Нед, доставая корзинку с провизией, и старик медленно выбрался размять ноги и осмотреться.
На узкой полоске поля стеной стояла кукуруза, мотая лохматыми початками, дальше террасами всходила голая скала, непригодная для виноградника. Поле и дорога выводили к ферме, за ее лимонно-желтым забором пылала красная черепица. Другим концом дорога уходила к высоким деревьям вроде тополей, также пылавшим огнем, только нежарким, зеленым, и их тень доставала до самой реки. Обещанием избавительной прохлады поплескивала невидимая вода: подход к ней загородила высокая, по колено, крапива. Жара допекла старика. Он пнул крапиву – как тянуло посидеть в холодке!
– Господи, у них крапива воняет.
– Это не крапива, – сказал Нед. – Тут мусор спускают в воду. Течением все уносит. Своего рода сливной бачок.
Старик еще принюхался.
– Черт, а ведь правда, – сказал он.
Поднялся и опустился рой сизых, цвета окалины, мух.
– Вот это кстати! – воскликнул старик, взяв пластмассовую чашечку с кофе. Он шумно выпил его, потом отщипнул кусок от булки, отдельно пожевал салями. Нед не стал есть. Он пил красное вино. Один раз они задели друг друга локтями, и Нед слегка отпрянул в сторону, и тогда старик беззлобно скорчил презрительную гримасу.
Зловоние крапивы заползало ему в рот, даже кофе не мог его перебить. Он был насквозь пропитан им. И тут из-за автомобиля, словно привидение, вынырнула старуха в каком-то черном балахоне поверх коричневых штанов, кое-как заправленных в опорки. Она стояла, раскачиваясь с носка на пятки, и ботинки с отставшими подошвами зевали по-рыбьи, показывая ржавые зубы. Не сводя глаз с булки, торчавшей из корзины, она понесла какую-то тарабарщину. «Мы что, на ее участке?»– спросил старик. Нед отрицательно мотнул головой и отдал ей булку. Она жадно куснула ее и продолжала лопотать, плюя крошками, а остаток хлеба сунула под балахон, и тут выяснилось, что вместо руки у нее культяпка. Она молящим жестом, крестом раскинула руки, ее грязная культя жалко морщилась. Нед заговорил со старухой по-итальянски. Но та весь свой пыл
– Еще дешево избавились от ее вонищи.
– Нацисты убили ее мужа и троих сыновей, – сказал Нед. – Теперь ходит, побирается, спит где придется.
Старик сморщил нос.
– С нами она загостилась, – сказал он и, взглянув на Неда, подавил смешок.
– Есть вещи похуже, чем попрошайничество, – сказал Нед.
– Ты на что, черт возьми, намекаешь? – взорвался старик.
– Что это честный кусок хлеба, – ответил Нед.
– Что ты знаешь о куске хлеба, черт бы тебя побрал? – кипятился старик. – Да ты в свои двадцать три года палец о палец для себя не ударил!
Нед открыл рот, но благоразумно решил промолчать.
– Вот-вот, сказать-то и нечего, – не унимался старик, – шикарные школы, колледжи – ни в чем отказу! А теперь взъелся на деда, на своих, потому что один шут гороховый взял и прикарманил мои двадцать тысяч. И прикидывал, куда драпануть…
– Никуда он не уезжал, – сказал Нед.
– Верно, не уезжал, – процедил старик. – Просто сидел на чемоданах, а его приперли к стенке и по глупости убили. Эти два болвана зарвались, теперь ответят. Кто им дал право?
– Они у тебя служат и когда ничего от него не добились, то и прижали к стенке вездеходом! – выкрикнул Нед.
– Господи, неужели ты думаешь, я не мог придумать что-нибудь поумнее? – спросил старик.
– А сколько у тебя было междугородных разговоров? Я знаю – сам оплачивал. Ты же меня и посылал, – сказал Нед.
– Перестань молоть чепуху, – сказал старик. – У меня большое дело. Я начинал с нуля, а теперь это большое дело. За ним нужен глаз. Ладно, дай-ка еще кофейку.
Он пригубил – вонь отравила все, даже кофе, его чуть вырвало.
– В один прекрасный день, – сказал старик, – я расскажу тебе, как я начинал.
– Очень интересно узнать, – словно со стороны услышал себя Нед, – потому что известно, как ты кончишь.
Старик дернул рукой и плеснул кофе Неду в лицо. Он встал и вытерся голубым платком, продолжая смотреть на деда. Старик отошел к крапиве. «Извини, – буркнул он, не оборачиваясь, – сорвался».
– Броуди не воскресить, – сказал Нед. Старик воздел руки.
– Я довезу тебя домой, – сказал Нед, – но твой бизнес – это твое личное дело.
– Очень хорошо, – сказал старик, забираясь в машину. – Доставь меня домой, и пусть твое содержание будет твоим личным делом.
– Я не сужу с точки зрения морали, – сказал Нед, запуская мотор, – просто все это не для меня.
– Скажите на милость! – паясничал старик, стараясь перекричать шум мотора. – Белоручки, чистоплюи университетские! Я тебе так скажу: какие красивые слова говорить и какие мудреные книжки писать – это мы за вас решаем. Ты понял?
– Может, и так, – сказал Нед.