На первых ролях
Шрифт:
Слегка повернув голову, Банни взглянула на крошечные часики со светящимся циферблатом, украшенным драгоценными камнями. Господи, всего лишь двадцать минут четвертого! Должно быть, она отключилась сразу после полудня, когда мама дала ей снотворное, чтобы успокоить нервы после прочтения присланного со студии гнусного письма. Банни подняла голову и потянулась к выключателю. В нос ударил резкий аммиачный запах. О, Боже! Только не это! Неужели она опять мочилась в постель? Такое всегда случалось, если Банни принимала больше одной таблетки и слишком долго спала.
Полная омерзения к себе, она стянула мокрую шелковую сорочку, вздрагивая от холодного ночного ветерка, коснувшегося влажной
Пока изо рта огромной позолоченной рыбы лилась вода, Банни вылила в ванну ароматную пену из хрустального флакона, наблюдая, как поднимаются пузырьки. Эта ванная комната была одной из немногих радостей в ее жизни. Глядя на красивые, вделанные под углом зеркальные панели, полупрозрачную ванну, душевую кабинку со своим именем, выгравированным на стеклянной двери, десятки изящных флакончиков с самыми дорогими духами, Банни могла лишний раз убедиться, что она по-прежнему звезда, невзирая на гнусные намеки в том невыносимом письме.
Только когда глаза Банни, устав рассеянно блуждать по комнате, остановились на собственном отражении в зеркале, настроение актрисы вновь омрачилось. Кто это уродливое создание, глазеющее на нее? Она не может быть звездой! Просто старая кляча! Толстая кляча с выпирающим животом, складками жира на бедрах, грудями, слишком большими и обвисшими, чтобы казаться чувственными, глазами, слишком красными и бессмысленными, чтобы увлечь, ртом, слишком безвольным, чтобы соблазнить. Никому она больше не нужна! Студия от нее отказалась. Зрители к ней равнодушны. Ей уже за тридцать, и все кончено! Как же скоротать остаток жизни?
Банни тяжело села на бортик ванны. Сигарета выпала из ослабевших пальцев; белый меховой ковер начал тлеть. Но, актриса ничего не замечала. Спрятав лицо в ладонях, чтобы не видеть отражения, пялившегося на нее со всех стен, Банни решала свои проблемы единственным доступным ей способом – забилась в рыданиях.
В этом искусстве ей не было равных. Скрытые в ней бездонные колодцы слез, бесконечное изобилие безутешных, душераздирающих, искренних всхлипываний, были поистине неисчерпаемыми.
Плач для нее был чем-то гораздо большим, чем ответный рефлекс на эмоциональный стресс. Он служил Банни убежищем, способом скрыться от реальности, упреков или ответственности. Когда она плакала, окружающие терзались угрызениями совести, готовы были пообещать все, что угодно, лишь бы прекратить горькие, разрывающие сердце звуки, свидетельствующие о том, насколько глубока скорбь Банни.
Однако этой ночью печаль лишила актрису последних сил – ведь никто не видел ее слез. Она была совсем одна. Мать, всегда неустанно следившая за Банни, сейчас крепко спала, устав после долгого трудового дня. Хью, всегда спавший чутко и часто бродивший по дому, проверяя, заперты ли двери и окна, уволился.
Безутешная Банни могла рыдать часами, пока глаза не распухали так, что не могли открыться, из носа текло, а горло начинало болеть. И сегодня, занятая только собственными переживаниями, актриса не понимала и не сознавала, что происходит вокруг, и не заметила, как тонкий язычок огня пробежал по ковру, проник под дверь, лизнув толстый шерстяной палас спальни, добрался до плотных штор из Дамаска и взметнулся ярким факелом. Комната мгновенно превратилась в огненный ад.
Наконец Банни сквозь слезы расслышала рев пламени и почувствовала нестерпимый жар. Все еще задыхаясь от отчаяния, она подняла голову и осознала, что стала пленницей в горящей клетке. Женщина инстинктивно вскочила и попыталась бежать, но поняла, что может стать жертвой беспощадного чудовища, если сделает хотя бы шаг из мраморной, неподвластной огню комнаты. Подняв тлеющий ковер, она выбросила его в спальню, где уже все пылало, и захлопнула дверь. Теперь Банни почувствовала себя в безопасности, но лишь на мгновение. Ванная быстро наполнялась дымом, так что дышать становилось все труднее.
Банни впервые в жизни оказалась по-настоящему одинока. Если речь идет о жизни и смерти, значит, она должна спасаться сама. Перед глазами встали заголовки газетных статей: «Самая красивая звезда Голливуда трагически погибает в ванной».
Ну уж нет! Не бывать этому! Всего минуту назад она чувствовала себя настолько несчастной, что готова была повеситься. Но не сейчас! Банни неожиданно захотела жить. Она подошла к окну над ванной, попыталась открыть его, но разбухшая от пара рама не поддавалась.
Тогда Банни схватила тяжелый хрустальный графин с ароматической солью, бросила в армированное стекло витража, но оно только треснуло; графин упал на пол и разлетелся. Банни в отчаянии огляделась в поисках чего-нибудь потяжелее. Дым клубился в воздухе, застилая глаза. Весы! Ненавистные весы, беспристрастно свидетельствующие о ее невыдержанности, отравлявшие жизнь! Не обращая внимания на резкую боль от вонзавшихся в холеные ноги осколков хрусталя, Банни схватила весы и ударила в большой витраж раз, другой, третий, пока окно не разбилось. Дым вынесло на улицу. Но опасность не миновала. Все новые клубы дыма проникали в ванную из горящей спальни, заполняя легкие ядовитой вонью. Банни схватила большое махровое полотенце, намочила и подоткнула под дверь, чтобы хоть немного преградить путь смертельному черному облаку. Увидев, что это помогло, Банни использовала остальные полотенца, затыкая все щели, воздвигая мокрую преграду между собой и пылающим адом!
Вода хлестала в ванную, переливаясь через край, разлилась по полу, смешиваясь с разбитым стеклом и кровью, струившейся из глубоких порезов на ступнях. Банни, не чувствуя боли, подбежала к разбитому окну, высунулась и начала звать на помощь. Она кричала и кричала – громко, пронзительно, не своим голосом.
Величественные особняки на Беверли-Хиллз расположены недалеко друг от друга – земля здесь стоила дорого даже в тридцатых годах, когда здания только строились. Живи они на просторах Малибу или на огромных пространствах Энсико, Банни Томас, вероятнее всего, не удалось бы спасти не только себя, но и мать с дочерью, но рядом находился дом Джека Бэнни. Мэри Бэнни услышала шум, разбудила мужа и вызвала пожарных.