Шрифт:
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Дневники артиста Театра драмы и комедии на Таганке Валерия Золотухина уже частично публиковались и получили разноречивые отклики. Хотя такого рода документы обычно предаются гласности после смерти, В. Золотухин нарушает традицию. Дело в том, что дневник для него не только самый близкий друг и собеседник. Он рассматривает его и как литературное произведение, из которого что-то использует как подсобный материал для еще более заветной «зеленой тетради», что-то выделяет как имеющее самостоятельную ценность. В этом смысле он и сам в постоянных сомнениях и творческом поиске. Конечно, некоторые, наиболее откровенные и интимные страницы дневника могут кого-то шокировать. Автор это понимает и находит
Дневник можно рассматривать и как исповедь, но не ту, что доверяют священнику и богу, а — всем людям. Почему? Наверно, потому, что В. Золотухин — артист и писатель. А эти профессии предполагают необходимость не только очищения, а и сопереживания, то есть аудиторию, где отпущение грехов, а может, и суд происходят на миру, перед внимающей тебе публикой. Во-вторых, дневник В. Золотухина — это и мемуары, где их автор наряду с фиксацией событий быстролетящего времени обращается и к прошлому — воспоминаниям о детстве в алтайском селе Быстрый Исток, трудным и запутанным судьбам своих родителей, братьев, сестер, взаимоотношениям с любимыми, с которыми, и прощаясь, не расстаются...
Но, конечно, в центре повествования — феномен знаменитого Театра на Таганке, его фантастической популярности в 60-80-х гг., последовавший затем раскол — своего рода зеркальное отражение трагедии, переживаемой страной, то есть драматическая судьба Храма, ставшая уже фактом истории. С этим связаны и раздумья автора о своей проклинаемой, но без которой нет житья профессии, и порой нелицеприятные оценки коллег и партнеров, и высказывания, часто весьма наивные, о политических событиях в стране, хотя политикой В. Золотухин не увлекается, и, если и участвует в силу разных причин в каких-либо «тусовках», чувствуется, что ему это не по душе, ибо он весь в себе, в своих противоречивых переживаниях...
Но о чем бы ни рассказывал автор дневника — о взлетах и падениях Учителя-Мастера, об ошибках Друга-соратника, заблуждениях Друга-соперника, слабостях партнеров, — он всегда искренен и честен перед ними и самим собой. Отдельные его суждения о человеческих качествах коллег, родственников и знакомых могут показаться резкими и обидными, но только учтите при этом, что ни к кому так не строг автор, как более всего к самому себе, любимому. Конечно, любимому, автор это прекрасно осознает, но такова природа актерского ремесла, а затем повествователь и сам хорошо знает, что тщеславие — один из самых распространенных пороков творческой личности. Задумайтесь, однако, а на чем держится нищая жизнь актера — не на тщеславии ли, не на жажде ли славы и признания? Потому он и судит, и клянет себя, и кается, и впадает в отчаяние, то есть занимается тем самым самоедством, рефлексией, без которой ну никак не может русский человек.
Возможно, кто-то обвинит В. Золотухина в зависти, свойстве, которое человек обычно скрывает от окружающих. А тут нате вам, искренне признается — завидовал В. Высоцкому... Но сколько в этой зависти — как это ни парадоксально — и любви, и преданности, и восхищения! Так, может, это называется иначе?
А затем, В. Золотухин — человек верующий и нередко вспоминающий библейскую заповедь «не судите, да не судимы будете», которую следует понимать лишь в смысле милосердия и прощения, как к другим, так и к себе. Как истинно русский человек, автор этого уникального документа не страшится согрешить, но и не боится покаяться. Потому в своем дальнем сибирском селе Быстрый Исток он на свои средства и пожертвования сочувствующих его идее строит храм как символ отпущения своих грехов и прегрешений ближних. Хотя сам понимает, что и в этом, возможно, есть оттенок гордыни и тщеславия. Но какой строитель, возводя храм, не думал о том, что одновременно строит и памятник себе? А вообще-то смирение и гордыня всегда идут рядом.
Может быть, поэтому, публикуя свой дневник, автор более всего рассчитывает на понимание. А понять — значит простить.
Что еще сказать? Наверное, дневники В. Золотухина вызовут неоднозначное к себе отношение. Их легко разругать — автор же сам постоянно подставляется. Перед нами обнаженное сердце, душа нараспашку, по определению автора — «беззастенчивая правда». Поэтому критик, взявшийся за перо с намерением изничтожить книгу, должен помнить об этом, а еще о том, что автор нередко и сам на себя наговаривает. Скажете — зачем? Ну так дневник-то русского человека!
МИЗАНТРОП 1987
Экспромт Е. Евтушенко
в зале театра
на 50-летие В. Золотухина.
25 июня 1991 г.
8 октября 1987 г. Четверг
По болезни Полицеймако <Полицеймако Мария — актриса Театра на Таганке.> отменено «Дно». Будем играть «Мизантропа». Господи! Спаси и помилуй. Еду в театр брать характеристику для Америки. Чушь.
Расстроил меня Глаголин <Глаголин Борис — режиссер и долгие годы секретарь партбюро театра.>, а Тамарка <Тамара — жена В. С. Золотухина.> очень и очень обрадовала — ей статья понравилась, она даже прослезилась, и больше об этом, про статью, писать я не буду. Тамарка уже получила загранпаспорт, заплатила пошлину, ждет визы... и в Париж. А я отвез в Госкино подтверждение на характеристику.
Баслина <Баслина — актриса театра.> опасается за меня в театре — резкое неприятие позиции Губенко <Губенко Николай — в то время главный режиссер театра.>, смелое чересчур выступление и пр., «так ты можешь стать в театре изгоем».
17 октября 1987 г. Суббота
Ой, как хочется, особенно прочитав карякинскую, просто шедевральную публицистику, записывать и нынешний художественный совет, и разговоры «бесовские» Филатова <Филатов Леонид — актер театра.> Леньки, которого сегодня срочно ввели в худсовет. Пойду-ка спать я... Лечиться надо мне. Но худсовет был смешной.
— Ты все норовишь насолить Леониду, — говорит мне Глаголин.
— Я ему уже насолил давно, но другим совершенно...
Фурсенко хотят отдать в мою пельменную; надо или заканчивать эту болтовню, или заняться всерьез. Кстати, Николай очень легко (или, чего хуже, равнодушно) принял мою статью. А я-то ожидал, всю ночь не спал сегодня, готовился к речам, ответам. Все вышло совсем не так и в результате — гаже, потому что для них всех это — не отвечать, делать вид, что ничего не случилось, не помнить, не выяснять отношений и пр. Скорее всем слиться и тем самым весь грех поделить на всех.