На плечах добра и зла
Шрифт:
Сердце такое большое и громкое, бухает в груди, вот-вот вырвется на свободу. А пока только заполняет грудь до краев, так что места для воздуха не остается.
— Яник!.. — Зоя уже не кричит, хрипит, но он слышит.
— Нравится купаться голой? Все девки в рубахах, одна ты — как гулящая?.. А ежели кто увидит?
«Ходили на реку», — вспоминает Яя. — «Подружки шутили, смеялись. И я — дура, дура — на спор полезла в воду в чем мать родила». Тогда показалось, что кусты шевельнулись, но она решила — трусиха, ветер.
— На той неделе с кем миловалась? Да если б не я, ты бы с ним уже в стогу валялась!.. — надрывается голос по ту сторону.
«Помню», — мысли становятся медленными, сонными. — «Городской дорогу спросил… Симпатичный парень…». Повезло, на своих ногах ушел, хоть и с переломанным носом. А вот ей, похоже, не повезло. «Стать бы птицей, улететь далеко-далеко».
Голова кружится, жар идет вверх. «Надо лечь, — думает Яя. — Да, я просто лягу на пол и закрою глаза». Она уже не слышит голоса Яника. Но она не одна.
С ней остается аромат леса.
* * *
Однажды Иван Грозный решил очистить Русь от чародеек и разослал во все концы государства грамоту, которая предписывала местным начальникам отправлять в столицу всех подозрительных женщин. Ведьм собрали на площади, но, когда костер загорелся, женщины превратились в сорок и улетели. Царь сильно разгневался и проклял их, наказав «оставаться сороками навеки». Народ считал, что сороки не водятся в Москве именно по этой причине: боятся. Что характерно, царя никто чародеем не называл.
А. Н. Стрыга. «Ведьмоведение», 1882.
* * *
— Кыш! — Зоя махнула на сороку, разоряющую урну с мусором. — Так, о чем это я?
Мы зашли в подъезд. Консьержа на месте не было.
— В бар небось пошел. Есть один, где нечисть собирается, я тебе потом покажу, как ведьмой станешь. Или Яя покажет, она туда кавалеров водит, — ядовито добавила ведьма, зайдя в квартиру.
Яя покивала. Мы сели пить чай и разбирать случай Гали и Кости. Разбирали долго. Я перечислила все подробности и принятые меры, только о Егоре говорить не стала. Ни к чему. Зоя подробно выспрашивала: успокаивающие отвары, утешительный платок, нужные слова — все было испробовано. Да и само присутствие ведьмы обычно помогало жертвам несчастной любви. Но не в этот раз. Зоя обещала подумать, что тут можно сделать.
— Не хочу оставлять ее одну, — призналась я, глядя в пол. — Девочка с моста чуть не прыгнула. Можно, я ее с собой в деревню возьму? Развеется. В лес, конечно, брать не будем.
— Жалко, значит. Ты, значит, теперь в ответе, — саркастически сказала Зоя.
— Ой, — прокомментировала Яя, всплеснув руками. — Я знаю, как это называется — «челлендж»! Мне один парень сказал. Это по-нынешнему — «вызов».
Зоя снисходительно посмотрела на слишком современную ведьму, но потом нахмурилась и глянула на меня.
— Ты не слишком
Я с сомнением кивнула. У Зои сузились глаза.
— А ты ей, часом, ничего не рассказывала?
У меня вдруг вырвалось:
— А если бы и да? Что такого?
Зоя вскочила и нависла надо мной, как воплощение богини возмездия. Яя отскочила к плите и сделала вид, что помешивает что-то в кастрюльке.
— Что такого??? — заорала Зоя.
Кухня вздрогнула. Я, признаться, тоже. Яя в ужасе грохнулась об пол, обратилась в летучую мышь и улетела куда-то вглубь квартиры, сшибая мебель.
— Она спрашивает, что такого!
Зоя закашлялась и залпом выпила мой чай.
— Куда столько сахара, прыщами покроешься…
Я открыла рот, но она снова заорала:
— Молчи! Ты вообще соображаешь или нет? Думаешь своей головой, я тебя спрашиваю?
— Да не говорила я ничего, — краснея, ответила я. — Просто зачем все эти тайны…
Зоя тяжело опустилась на стул.
— Дуреха! — проворчала Зоя, но видно было, что она уже успокаивается. — Человек — создание жалкое, глупое и злое. Узнают о нас — перебьют. Всегда так делали.
* * *
Пастухи не раз наблюдали, как домашние животные, пасущиеся на лугу, делают три-четыре скачка, а потом падают замертво. Иногда коров и коней поражает молния. Делается это всегда посредством ведьм. Так у одного богатого человека и его соседей умерло сорок голов скота. У другого человека, торговца, были умерщвлены двадцать три лошади, а когда он купил двадцать четвертую, то пригрозил ведьме, живущей по соседству, что убьет ее, если и эта лошадь околеет. Ведьма испугалась, и лошадь осталась жива. Такое околдование распространено повсеместно.
А. Н. Стрыга. «Ведьмоведение», 1882.
* * *
Колокол, висящий у дома старосты, звонил на всю деревню. Народ бежал на звук.
— Пожар? Враги? Ой, батюшки! Да куда ты прешь?! — раздавалось со всех сторон. Дурачок Кука бесновался вместе с толпой, то врезаясь в людей, то шарахаясь к заборам.
Мара подождала, пока поток схлынет, и пошла за всеми. Староста держал речь и явно уже заканчивал. Лицо его налилось красным, он потрясал кулаками над головой. Стоящей в задних рядах Марене ничего не было слышно.
— Что случилось-то? — спросила она у бабки Доли, оказавшейся рядом.
— А ты что, не знаешь?
Мара покачала головой.
— Ведьму наказать решили.
Толпа повалила назад. Марену с Доляной оттеснили к забору.
— Какую ведьму? Лесную, что ли?
— Ее, — со злорадством сказала старуха.
— А за что ж?
— Коровы хворают. У старосты две было: одна померла, вторая еле живая. А моя-то! Тоже лежит, не встает!
Марена вспомнила страницы травника, яркие рисунки всплывали в памяти один за другим.