На поиски динозавров в Гоби
Шрифт:
Нашествие змей (американские палеонтологи не зря называли Улу-Усу "Змеиным лагерем"), которых можно было ожидать всюду и в любой момент (тем более что тара Бурчака быстро заполнилась, а убивать змей не во имя научных целей он противился), заставило всех с наступлением темноты вооружаться фонариками. При этом не обошлось без происшествий.
Один из сотрудников, которому понадобилось ночью выйти из палатки, стал шарить рукой под спальным мешком, где у него всегда лежал фонарик. Не находя его там, он подумал, что, возможно, фонарик упал с койки на землю, и запустил под кровать руку, которая вместо фонарика схватила… щитомордника. К счастью, реакция последнего была медленнее человеческой. Владелец фонарика не только успел вовремя отдернуть руку, но и издал такой душераздирающий вопль, что переполошил все население
Работами на Ула-Усу закончился полевой сезон 1959 года. Следующий год заняли раскопки Маорту и открытого по соседству с ним местонахождения динозавров Тао-Суэй-Гоу. Одновременно с раскопочными работами были предприняты и разведочные маршруты в северную часть Алашани и далеко на юго-запад, в Цинхай.
Маорту, расположенное в 60 километрах к северу от соленого озера Джилантай, затерялось среди грозных барханов, и путь к нему был очень нелегким. Удушающий зной вперемежку с мощными песчаными бурями, постоянная нехватка воды и тяжелая дорога через пески, по которым ЗИЛы приходилось таскать трактором (бульдозером), выматывали людей. Сокровища земли доставались дорогой ценой, и только научные успехи поддерживали наш дух.
Мавзолей в Хара-Хото
Раскопки Маорту принесли нам три полных скелета и многие сотни разрозненных костей пробактрозавра, получившего видовое название "гобийский". В более высоком горизонте была найдена часть скелета (с черепом) другого пробактрозавра, несколько отличного от первого. Я назвал его "алашанским". Огромный серийный материал по этим двум видам пробактрозавра и ирэн-норскому бактрозавру позволил установить некоторые очень важные, с точки зрения теоретических основ, эволюции и систематики взаимоотношения между пограничными видами, родами и семействами, из которых одни — предки, а другие — потомки. Выявленные закономерности распространяются не только на орнитопод, к которым относятся пробактрозавр и бактрозавр, но и на все другие группы животного и растительного мира. Только палеонтологический материал, охватывающий историю той или иной группы, дает так называемые эволюционные ряды. Их построение, раскрывающее историю органического мира, служит вместе с тем ключом к решению сложной проблемы видообразования. Чем больше материалов, тем точнее наши представления.
Кроме пробактрозавров в Маорту были собраны (правда, гораздо менее многочисленные) остатки хищных динозавров и четвероногих гигантов — зауропод. Весьма интересный материал дали раскопки местонахождения Тао-Суэй-Гоу, в 15 километрах к востоку от Маорту. Если геологический возраст слоев с динозаврами в Маорту может быть датирован концом раннемеловой эпохи, то Тао-Суэй-Гоу, костеносные слои которого залегают выше Маорту, скорее всего, соответствует уже началу позднемеловой эпохи. В Тао-Суэй-Гоу посчастливилось выкопать скелет гигантского анкилозавра, полная длина которого была не менее 8–9 метров, т. е. по крайней мере вдвое больше анкилозавров из Баин-Ширэ и Баин-Дзака. Пожалуй, соперничать с этим динозавром мог только анкилозавр из Нэмэгэту, серия хвостовых позвонков которого была добыта нашей экспедицией в 1948 году.
Вторую интересную находку из Тао-Суэй-Гоу представляет часть скелета гигантского хищного динозавра, названного изучавшим его Ху Шу-юном джилантайзавром (по озеру Джилантай). В отличие от более поздних хищных динозавров, таких, как нэмэгэтинский тарбозавр или американский тираннозавр, джилантайзавр сохраняет примитивные черты в строении своих конечностей: передние лапы у него еще достаточно длинные, а в задних цевка состоит из трех свободных несрастающихся костей, причем средняя из-за этого еще не выклинивается. Аналогичное строение конечностей наблюдается у молодых особей тарбозавра и тираннозавра, повторяющих историю своих предков, в данном случае — джилантайзавра.
Этот же динозавр позволил соединить в одну цепь теризинозавра и ранних карнозавров. Сохранившаяся когтевая фаланга передней конечности джилантайзавра, с одной стороны, похожа по форме и близка по длине (23 сантиметра) к наименьшей фаланге теризинозавра, а с другой — представляет вдвое увеличенную копию когтей антродемуса, причем и этот диапазон заполняется аналогичной когтевой фалангой (18 сантиметров), обнаруженной десять лет назад в нижнемеловых отложениях Забайкалья. Сходная фаланга была найдена и в верхнем мелу
Башня городской стены Хара-Хото
Таким образом, все перечисленные когтевые фаланги принадлежат хищным динозаврам мелового периода — потомкам юрского антродемуса или родственных ему карнозавров. Редкость нахождения их остатков становится понятной, если согласиться с тем, что они жили вдали от крупных водных бассейнов, ведя насекомоядный образ жизни. В захоронение попадали в первую очередь их когтевые фаланги как наиболее прочные части скелета, приносимые либо лесными паводками, либо представляющие остатки животных, приходивших к водопою и ставших жертвой сильного хищника.
Пока шли раскопки в районе Маорту, мы накануне майских праздников предприняли маршрут к северу, где в конце 20-х годов работала Китайско-Шведская экспедиция, собравшая небольшие коллекции по динозаврам. Нам нужно было во что бы то ни стало перевалить через хребет Хара-Нарин, ограничивавший местонахождение Маорту с севера. Для этого необходимо было найти сквозное ущелье.
Лагерь экспедиции в Маорту
После двух дней пути по адским камням и сухим руслам у подножия хребта мы, наконец, обнаружили широкое, глубоко врезанное ущелье, дававшее надежду выбраться по нему к перевальной зоне. Благополучно достигнув гребня хребта, мы начали спуск. Здесь никогда еще не проходили машины, и склоны порой были такими крутыми, что автомобили принимали угрожающее положение. Разумеется, люди спускались пешком. Но наибольшая опасность поджидала нас впереди — трехкилометровая (как мы узнали потом) полоса барханов, преградивших нам путь, когда мы вышли из гор на равнину. Назад путь был отрезан. Подняться на крутые склоны, по которым машины кое-где сползали юзом, не было никакой возможности. Высота барханов достигала 30–40 метров. При подъезде к ним началась песчаная буря с ледяным ветром. От пронизывающего холода не спасали ни ватники, ни полушубки, а машины безнадежно тонули в песках. Скрюченные и посиневшие от холода, усталости и безнадежности, мы заночевали среди барханов. Пожалуй, более неуютный ночлег трудно себе представить. Буря клокотала всю ночь, пытаясь похоронить нас заживо в песках.
Сквозное ущелье через хребет Хара-Нарин
Утром мы продолжали штурм, взявшись сначала за легковую ГАЗ-69. На наветренном склоне бархана песок лежал довольно плотным слоем, и, если машина не тянула сама, то мы все-таки могли ее катить, используя тягу в 6 человеческих сил. С ГАЗ-63 дело обстояло хуже. Ее баллоны с грунтозацепами действовали подобно бураву, и не проходило нескольких минут, как она зарывалась по кузов. Катить же ее в гору по песку у нас не хватало сил. Подложенные под колеса кошма и доски помогали продвинуться на несколько метров. Пришлось разгрузить машину, и это решило исход битвы с песками. Три километра по "спинам" барханов мы преодолевали два дня! За барханами нам посчастливилось — мы наткнулись на колодец с хорошей водой.
В этом маршруте мы собрали небольшое количество остатков преимущественно мелких динозавров — пситтакозавров и протоцератопсов. Возвращались в лагерь уже окольным путем — за несколько сотен километров.
По "спине" бархана
Не менее тяжелым был маршрут, который мы предприняли в середине лета в Цайдамскую впадину — в северных предгорьях Тибета. Это огромная (приблизительно 500 километров длиной) высокогорная, почти неизученная котловина. Путешественники предпочитали обходить ее с севера или юга, держась ближе к горам, где есть вода. Путь в Цайдамскую впадину, если двигаться с востока, проходит мимо изумительного по красоте озера Куку-Hop, расположенного на высоте 3200 метров над уровнем моря. Цайдам в центральной части не только безлюдная, но и мертвая пустыня в самом прямом смысле. Здесь нет ни пресной, ни соленой воды, а потому нет никакой растительности. Нет и никакого животного мира, даже вездесущих насекомых. Природа как бы застыла, уничтожив все живое. Когда-то здесь было огромное озеро, но постепенно оно высохло, и только вздыбленная от солнца корка соли, покрывающая пухлые глины, напоминает о нем. Уже тысячелетия, а может быть, и больше, как Цайдам превратился в мертвую пустыню. Особенно жуткое впечатление она производит ночью, когда стихает ветер и вокруг царит полное безмолвие, напоминая тишину склепа. В Цайдаме не оказалось выходов древних костеносных отложений, и мы поспешили убраться отсюда подобру-поздорову.