На полпути к себе
Шрифт:
Борг, заметив золотистый отблеск на моей груди, что-то шепнул на ухо принцу. Тот улыбнулся:
— Не будь таким предубеждённым... Располагайтесь, господа!
Мне, как болящему, было выделено сидение с жёсткой спинкой. Пока эльф освобождал лютню от вороха одёжек, я уселся поудобнее, потому что примерно представляя репертуар Мэя, знал, насколько представление затянется.
— Ваше Высочество, позвольте обратиться с небольшой просьбой! — звонкий голос листоухого заставил меня вздрогнуть. Ещё не начал, а уже смеет о чём-то просить! Ну и нахал!
Но принц не обиделся:
— Конечно... Что Вам нужно?
— Мой
Маленький стервец! Позорит меня перед таким обществом... Уши надеру!
— С радостью! — Дэриен кивнул своему телохранителю.
Рыжий распахнул дверь, отловил за ней лакея и оглушил его коротким приказом: «Вино и закуски Его Высочеству!» Лакея сорвало с места: не прошло и пяти минут, как передо мной на столике уже громоздилось всё, что нужно для утоления голода. Я показал Мэю кулак (что вызвало у Борга ухмылку), и шлёпнул на хлеб ломоть копчёного мяса. Эльф тем временем подтянул струны и извлёк из инструмента первые звуки прелестной мелодии...
Говорят, что музыка способствует усвоению пищи. Брешут! Лично у меня куски вставали поперёк горла, потому что листоухий, пользуясь тем, что кроме телохранителя никто ничего не увидит, строил рожи, передразнивая каждое движение моих челюстей. Рыжий, кстати сказать, давился от смеха, и даже Дэриен начал настороженно прислушиваться к сдавленному хрюканью Борга, но, не желая прерывать музыку, молчал, лишь недоумённо хмурясь.
Четверть часа изощрённой пытки довела меня до белого каления. Осознав, что ещё чуть-чуть, и перед принцем разгорится самая натуральная грубая перепалка с моим непосредственным участием, я кашлянул. Струны взвизгнули и замолчали.
— Что-то не так? — встревожился Дэриен.
— Ваше Высочество... я прошу позволения ненадолго оставить Вас.
— Да, конечно, лэрр... — понимающий кивок.
Гримаса Мэя превзошла по насмешливости все предыдущие, и я поспешил выскочить за дверь, пока ещё держал себя в руках.
И кто из нас шутник, скажите на милость?! Уж точно не я!
В первой зале никого не было. Тишина. Ореолы тёплого воздуха вокруг язычков свечного пламени. Окна, закрытые плотными шторами. Редкие диванчики у стен. Всё правильно, нечего рассиживаться: это же дворец, а не трактир!... Хотя в трактире было бы куда уютнее...
«И пьянее...» — поддакивает Мантия.
Думаешь? Пожалуй... А может, потихоньку уйти? Как раз к ближайшему трактиру? Что скажешь?
«Во-первых, это невежливо — тебя же пригласила такая высокопоставленная особа...»
Ну и что? Приглашали, по большей части, эльфа, а не меня. Не обидятся.
«А во-вторых... Твоё нетрезвое состояние — не предел моих мечтаний...»
Это почему?
«Потому что мутный разум не поддаётся контролю...»
А ты желаешь контролировать меня всегда и везде?
«Очень надо!... Ну, раз уж больше некому...» — притворный вздох.
Заботливая моя! Чем же мне отблагодарить тебя за столь трепетное участие?
«Уроки вовремя учи, олух...»
Какие?
«Например, ты уже очень давно не занимался балансировкой...»
Уговорила!
Я сделал самый глубокий вдох, на который согласились ноющие рёбра, и застыл посреди зала, рискуя вызвать неприятные толки. Если бы, конечно, поблизости околачивалась хоть одна живая душа.
Щупальца «паутинки» привычно разбежались в стороны — сегодня мне даже не потребовалось успокаивать сознание. Может быть, помогала золотистая капелька хрусталя? Уж не мешала, это точно...
От центра к краям спиралью побежала ниточка мыслей. Впрочем, нет. Не мыслей. И даже не чувств. Ощущения — вот, как это можно назвать. Я ведь не анализирую, не пытаюсь понять, не ищу что-то определённое — просто скольжу по упругим клеткам «паутинки». Просто скольжу...
Бр-р-р-р-р! Хочется встряхнуться, как это делает кузен Ксо после изменения. Сколько же здесь грязи... Хотя, надо было быть к этому готовым — к власти всегда тянутся не тот, кого ОНА считает достойным, а тот, кто считает таковым себя сам. Хорошо ещё, что половина двора съехала из города вслед за королём... В противном случае головная боль была бы куда сильнее и неприятнее...
Прямо по ходу движения, совсем рядом! Фрэлл! Что ЭТО?
«Зарождение бури...»
А точнее?
«Что именно ты почувствовал?...» — строгий вопрос наставницы.
Что... Сразу и не опишешь словами... Ниточки «паутинки» словно провисли, а потом вздыбились, как парус на ветру... И зазвенели. Что это означает?
«Первая стадия жизненного пути заклинания... Формирование остова... Потом оно будет насыщено Силой и отправится в полёт...»
Куда?
«Какая разница?...» Равнодушный вздох.
В королевском дворце разрешена волшба? Не верю!
«Заклинание очень слабенькое... Почти незаметное... Присмотрись...»
Присматриваюсь. «Паутинка» тает, уступая место Второму Уровню. Я погружаюсь и...
Этого не может быть!
«Чем ты так взволнован?...»
Это же... Это же... Это...
«Не мямли, а выражайся чётко и кратко!...»
Я знаю этот почерк!
«В самом деле?...» — смешок.
Это тот самый гений, который доставил столько неприятностей Дэриену!
«Неужели?...» — ехидное удивление.
Ты же узнала, да?
«Я не ставила перед собой такой цели...»
Это — ОН?
«Решай сам...» — Мантия зевнула и свернула Крылья.
Опять — сам? Ну, хорошо...
Я тряхнул головой, останавливая зрение между Уровнями, и быстрым шагом двинулся к месту, где моя «паутинка» соизволила зазвенеть.
Источник напряжённости находился в соседнем зале. В окружении молодых людей. Собственно, и он сам был молодым человеком. Очень молодым. Лет семнадцати. И очень рассерженным. Правда, его злость была скорее отчаянной, нежели угрожающей — внушать страх сей юноша вряд ли был способен ввиду скромных физических качеств: худенький, бледный, с запавшими тёмными глазами на миловидном, но почти бесхарактерном лице. Не боец, одним словом. И похоже, сверстники, стоявшие вокруг него, прекрасно знали все качества юноши, потому что позволяли себе довольно грубо смеяться. Над ним? Наверное... Я же не слышал, с чего всё началось. Насмешники перекидывали друг другу какой-то предмет... А, книга! Отняли у этого несчастного? Скорее всего. Зачем? Чтобы повеселиться, полагаю. Хотя не могу понять, что здесь может быть весёлого... Разве только — видеть бессильное отчаяние на лице жертвы? Нехорошо, мальчики. Очень нехорошо.