«На полпути в ад»
Шрифт:
— Еще бы не хорошенький, — произнес Юстас, — я на него добрых полдня ухлопал. А кивать и улыбаться ему легче легкого: он, к твоему сведению, буквально нашпигован пружинами. Уверяю тебя, это совершенство с головы до ног.
— С головы до ног? — переспросила Сэди.
— Да, — подтвердил Юстас, — когда поженимся, я объясню тебе подробней. А пока посмотри: тебе не кажется, что у него слишком надменный вид?
— Нисколько, — возразила Сэди. — Вид у него весьма привлекательный, мужественный и даже, я бы сказала… В общем, я тебе объясню, когда поженимся. Но, Юстас, если он манекен, почему ты
— Никаких фантазий, — с улыбкой заверил Юстас, — одна суровая реальность.
И он посвятил ее в свой грандиозный план.
— Вот, полюбуйся, — сказал он напоследок, — я уже и афишку набросал для широкой публики. Кстати, если мы хотим снять зал, нам понадобятся твои сбережения. Буквы у меня получились необыкновенно броские, ты не находишь? Особенно вот здесь, обрати внимание, где я приглашаю зрителей уколоть его булавкой, дабы убедиться, что, несмотря на живописную внешность и живое остроумие, в нем нет больше ничего живого.
— А тысяч действительно будет столько, что сосчитать нельзя? — спросила Сэди. — Ты ведь знаешь, мне вовсе не легко было сколотить свой капитальчик, хотя пересчитать его, возможно, труда и не составляет, — Сэди, — изрек Юстас, с гордостью указывая на свое творение, — скажи мне, кто, по-твоему, натуральней? — Местами как будто он, а местами вроде бы ты, — призналась Сэди.
— Подумай хорошенько, Сэди, — не унимался Юстас. — Я спрашиваю: он или Чарли Маккарти?
— А, ну разумеется, он, — ответила Сэди. — В этом-то никаких сомнений.
— Тогда не сомневайся и в тысячах, — отрубил Юстас. — А уж твои-то жалкие сотенки мы шутя окупим в первый же вечер.
И он заключил ее в объятия, настолько жаркие, насколько позволял его истощенный организм. Неожиданно Сэди взвизгнула и оттолкнула его.
— Юстас, — промолвила она, — я понимаю, ты скоро станешь богачом, но это не повод, чтобы меня щипать. Кроме того, мы по-прежнему не помолвлены.
— Щипать тебя! — воскликнул Юстае. — Мне это и во сне не снилось!
— Ну и напрасно, — привередливо заявила Сэди. — Ты влюблен, молод, свободен. Почему бы время от времени не посмотреть хороший сон?
— Весьма уместное замечание, — сказал Юстас, — учитывая, что щипок мог тебе только присниться.
— Такое мне не снится, — отпарировала Сэди. — Я нормальная, здоровая девушка, и сны у меня соответствующие. А вот тебе подобные сны не помешали бы, если, конечно, ты вполне нормален и здоров, на что я, признаться, рассчитывала, и при условии, что ты мужчина, в чем я начинаю сомневаться. Юстас, мужчина ты в конце концов или медуза вяленая?
— Я мужчина, Сэди, — ответил Юстас, — но и художник. И всякое такое до сих пор расходовалось у меня на творческие порывы. Но с сегодняшнего дня я чистейшей воды практик и снами собираюсь заняться вплотную. Не будем ссориться, дорогая. Велика важность — щипок, настоящий ли, вымышленный. Иной раз ущипнешь и не заметишь. Давай лучше сходим в банк, получим твои денежки и снимем зал.
Сказано-сделано, и вскоре вся округа запестрела аршинными именами Берти и Юстаса. А потом наступил знаменательный вечер, и Сэди, сидевшая в первом ряду, чуть шею себе не свернула, подсчитывая зрителей, ибо, по правде говоря,
Однако беспокойство ее быстро рассеялось: зал был полнехонек, занавес поднялся без промедления, а на сцене, улыбаясь и раскланиваясь, как Свенгали [45] , уже стоял Юстас. Берти тоже не ударил в грязь лицом и на аплодисменты отвечал мило и с достоинством. "Видно, Юстас и впрямь не пожалел на него пружин, — подумала Сэди. — С такими пружинами он, наверное, на все способен. Теперь я ясно вижу: Чарли Маккарти ему и в подметки не годится".
45
Маг-гипнотизер из романа Дж. Дюморье "Трильби".
Представление началось, но, к величайшему огорчению Сэди, сразу как-то не заладилось. Юстас усадил манекен на колени и отпустил несколько старых, затертых шуточек, выисканных на последних страницах учебника чревовещания. При этом обнаружилось, что первые страницы он прочесть не удосужился, поскольку игры и легкости в его голосе было не больше, чем в чугунной шар-бабе. Мало того, пружины в челюстях манекена упорно отказывались работать, и зрители быстро смекнули, что чревовещатель из Юстаса ни к черту.
Поднялся шум и гам. Юстас, приняв их ничтоже сумняшеся за изъявления неописуемого восторга, вышел, сияя улыбкой, к рампе и стал зазывать зрителей подняться без лишних слов на сцену и потыкать в манекен булавкой.
Как всегда, нашлись энтузиасты, для которых подобный соблазн оказался слишком велик. Они валом повалили на помост, не мешкая вооружились приличных размеров булавками с внушительными головками на конце и стали подступать к достопочтенному мистеру Берти. Но не успела первая булавка достичь цели, как зал прорезало душераздирающее "ой!", отозвавшееся по углам и рассеявшее последние сомнения в жизнеспособности манекена.
Публика, раскусив, что ее не только самым натуральным образом обвели вокруг пальца, но еще и показали шиш, преисполнилась крайнего отвращения. Мгновенно разразился скандал, откуда ни возьмись набежала полиция, убытки пришлось возместить. Юстас, прикативший на представление в кебе, вынужден был тащиться домой на своих двоих, сгибаясь под тяжеленной фигурой Берти и не менее тяжкими упреками Сэди.
Добравшись до дома, он сгрузил манекен на диван и застыл понурив голову, как человек, потерпевший полный крах. Сэди, на которую очень дурно подействовала утрата жалких сотенок и которая окончательно лишилась надежды когда-либо пересчитать тысячи, распекала его на все лады.
— Ты нарочно все подстроил, — возмущалась она. — Ты специально взял и все испортил.
— Ну что ты, дорогая, — оправдывался он, — зачем бы я стал все портить. Чревовещал я действительно не совсем удачно, не спорю.
— Перестань корчить идиота! — кричала она. — Перестань нагло врать мне в глаза! Кто ойкнул в конце так натурально, что не придерешься? Кто вылез со своими талантами в самый неподходящий момент?
— Да нет же, — лепетал Юстас, — я и не думал ойкать. Я сам ужасно удивился.