НА ПОЛПУТИ В АД

Колльер Джон

– Не отвлекайся, – строго заметил мистер Спирс.

– Значит, дорогой, вы болтали, а потом въехали в его гараж, а гараж был такой узкий, что дверцы у машины можно было открыть только с одной стороны, вот ты и вылез первым и сказал ему: «Одну минуточку», потом опустил спинку переднего сиденья его маленького «шевроле» и пробрался к заднему сиденью, где лежали ваши пальто и шляпы. Да, говорила я или нет, что вы ехали без пальто, потому что ночь была теплая, какие сейчас стоят?

– Дальше, – сказал мистер Спирс.

– Значит, там лежали ваши пальто и шляпы, на заднем сиденье, а мистер Бенскин все еще сидел за рулем. Его пальто было темное, он всегда его носит, а твое из

светлого шевиота, которое ты вчера надевал, и там лежали еще ваши шелковые шарфы, и шляпы, и все остальное, и ты взял один шарф – они оба были в белый горошек, помнится, на мистере Бенскине был шарф, похожий на твой, когда он обедал у нас в прошлое воскресенье, только у него шарф был темно-синий. Значит, ты взял шарф, сделал на нем петлю, а сам все это время про что-то рассказывал мистеру Бенскину и вдруг набросил петлю ему на шею и задушил его.

– Потому что тот настаивал на проверке отчетности, – вставила Мйлдред.

– Однако это… это уж слишком, – произнес мистер Спирс.

– С меня-то уж этого вот как достаточно, – сказала его супруга. – Я так напереживалась во сне. Ты достал веревку, к одному концу привязал шарф, а другой обмотал вокруг балки, что в крыше гаража, чтобы выглядело, будто он сам с собой покончил.

– Боже всемогущий! – сказал мистер Спирс.

– Я видела это так ясно, что просто слов нет. А потом все перемешалось, как бывает во сне, и ты все время появлялся в том самом шарфе, и он все время обматывался у тебя вокруг шеи, а потом был суд, и на суде опять был шарф. Только при дневном свете увидали, что это шарф мистера Бенскина, потому что он темно-синий. А при электрическом он казался черным.

Мистер Спирс крошил пальцами хлебный мякиш.

– В высшей степени удивительно, – произнес он.

– Конечно, все это глупо, – сказала жена, – но ведь ты сам заставил меня рассказать.

– Не так уж это и глупо, если разобраться, – ответил мистер Спирс. – Вообще-то мистер Бенскин действительно подвез меня вчера в своей машине. У нас был очень серьезный разговор. Не вдаваясь в детали, скажу, что я обнаружил весьма странные дела у нас в конторе. Пришлось с ним объясниться. Разговор был долгий. Возможно, я пришел домой позже, чем мне показалось. И знаешь, когда мы с ним расставались, у меня возникло чудовищное предчувствие. Я подумал: «Этот парень собирается покончить с собой». Именно так я и подумал. Едва не вернулся назад. Я почувствовал… я почувствовал ответственность. Дело было серьезное, и я поговорил с ним начистоту. – Неужто мистер Бенскин – мошенник? – воскликнула миссис Спирс. – Мы разорены, Гарри?

– Нет, до этого не дошло, – ответил мистер Спирс. – Но порядком залезли в долги.

– А ты уверен, что это он? – спросила миссис Спирс. – Он… он такой честный на вид.

– Либо он, либо я, – ответил мистер Спирс. – А я тут ни при чем.

– Но ты ведь не веришь, что он… что он повесился?

– Сохрани господь! Но, учитывая мое предчувствие, – оно, должно быть, и навеяло тебе этот сон.

– Роза Уотерхаус, правда, тоже видела во сне воду, когда у нее брат ушел в плавание, – сказала миссис Спирс, – но он так и не утонул.

– Таких случаев можно насчитать тысячи, – отозвался муж. – Но, как правило, подробности в этих снах всегда перевраны.

– Дай-то Бог, чтобы так оно и оказалось! – воскликнула миссис Спирс.

– Например, – продолжал мистер Спирс, – этой ночью мы как раз не снимали ни пальто, ни шарфов: обстановка едва ли располагала к интимности.

– Еще бы, – сказала миссис Спирс. – Подумать только, что мистер Бенскин на такое способен!

– Уж кто бы никогда не подумал, так это его жена, бедняжка, – мрачно заметил

мистер Спирс. – Я твердо решил пощадить ее чувства. Поэтому-Милдред и дети, слышите! – что бы там ни случилось, никому об этом ни слова, ни даже полсловечка. Понятно? Никому! Вы ничего не знаете. Одно-единственное слово может навлечь позор на несчастную семью.

– Ты совершенно прав, дорогой, – сказала жена. – Я присмотрю, чтобы дети не болтали.

– Привет, мать! – крикнул Фред, врываясь в комнату. – Привет, шеф! Есть не буду-нету времени. Если ли повезет, только-только успею на поезд. Кстати, чей это шарф? У тебя ведь такого не было, правда, пап? Темно-синего? Можно, я его надену? Господи, да что это с вами? Что с вами, я спрашиваю?!

– Иди сюда, Фред, – сказала миссис Спирс. – Иди сюда и закрой дверь. На поезд можешь не торопиться.

ГЕЙ 0'ЛИРИ

Перевод. Ливергант А., 1991 г.

Этому, отважному, энергичному и на редкость упитанному клопу на белоснежной груди Рози О'Лири жилось, как в раю. Восемнадцатилетняя Рози была служанкой в уютном особняке доктора из Вермонта, и ни одному клопу с сотворения мира никогда не было так привольно, как нашему герою. Себя он ощущал богатым землевладельцем, а пышную грудь Рози – сочным холмистым лугом, по которому текли молочные и медовые реки.

Рози слыла самым веселым, пылким, живым, подвижным, невинным и резвым существом на свете, из чего следует, что и у нашего клопа характер и здоровье были отменными. Ведь всем известно, что клопы за одну трапезу поглощают почти столько же, сколько весят сами, и, следовательно, заимствуют у того, кем питаются, не только физические кондиции, но и темперамент, эмоции, привычки и даже нравственные устои.

Поэтому нет ровным счетом ничего удивительного, что вышеозначенный клоп передвигался гораздо быстрей остальных и беспрестанно превозносил свою счастливую судьбу. Питался он молодой, горячей, высококачественной кровью служанки, а потому не было в мире более веселого, глупого, упитанного, быстрого и хорошо сложенного клопа, чем Гей 0'Лири. «Геем» его прозвали за жизнерадостность, а фамилию – словно аристократ свой титул – он позаимствовал у Рози, своей «недвижимости».

Однажды Гей, присосавшись к груди служанки, почему-то вдруг опьянел и впал в глубокую задумчивость. В четверг вечером, однако, задумчивость сменилась крайним возбуждением – еще бы, Рози пригласили в кино!

В то время наш клоп относился к киноискусству без особого интереса и первую половину сеанса просидел за вырезом платья служанки, не глядя на экран. В десять часов вечера, однако, Гей проголодался, а поскольку Рози, судя по всему, домой не собиралась, он решил перекусить, что называется, в походных условиях и, как обычно, вонзил свой хоботок в грудь служанки, поближе к сердцу. Возбуждение, в которое он по какой-то неизвестной причине впал к вечеру, должно было бы предупредить его о значительных изменениях, происшедших в природе и качестве того нектара, каким он питался, – но Гей 0'Лири, увы, был столь же простодушен и беззаботен, как и Рози, а потому лишь несказанно удивился, обнаружив, что некогда легкий, искрящийся напиток превратился теперь в теплый, нагоняющий дремоту сироп, приторность и жгучесть которого начисто лишили его подвижности. По его телу пробежала дрожь, глаза стали слипаться, и когда, насытившись и потихоньку пустившись в обратный путь, он наткнулся вдруг на чью-то незнакомую руку, то нисколько не опешил, не заметался, а неохотно уполз восвояси, глядя с вялой улыбкой через плечо, как это делают самые заурядные тараканы.