На полюс по воздуху

Лебеденко Александр Гервасьевич

Он все время у нас на виду — гигантская черная скала, только поверху укрытая снегом.

— Вы знаете, как нам повезло, — говорит мне на ухо Томазелли. — Мы идем с быстротой ста километров в час, ветер изменился, он стал попутным.

Волны все так же перекатываются внизу, рождая белые гребешки; берег высокий, скалистый все не хочет уходить из виду, и вовсе не кажется, что мы идем так быстро.

Я смотрю на Мальмгрена. Он стоит у своей карты, жует табак — курить на дирижабле нельзя — и на лице его разлито спокойствие. Смотрю в окна, ясное небо осталось над Европой, над нами высокий легкий туман, а там, далеко на севере, на горизонте что-то вроде темной мглы — может быть,

низкие тучи, может быть, туман. Солнца почти не видно. Я не могу решить, хороши ли условия погоды. Я знаю только, что мы идем вперед очень хорошо, а это, пожалуй, самое главное.

Я подхожу к Мальмгрену и спрашиваю его:

— Что можно сейчас сказать о погоде?

— Великолепная погода! — отвечает по-английски Мальмгрен, не переставая жевать табак.

Я замечаю, как спокойны все в капитанской каюте. Нобиле собирается укладываться спать — до сих пор он не присаживался в кресло. У руля — Ларсен, и я заключаю, что действительно все обстоит благополучно. Нас несет прямо к северу могучая воздушная волна — свежий ветер. Отсутствие солнца тоже хорошо для дирижабля, так как солнце плохо действует на газ, и в солнечную погоду дирижабль теряет часть своей подъемной способности. Высокий туман не грозит ни дождем, ни снегом, и пока нет никаких оснований бояться, что мы встретим над океаном самого страшного нашего врага — снежную метель.

Над океаном

Вся команда успела устать во время двухдневного перелета. В Вадзе тоже было не до отдыха, и теперь, когда для всех стало ясно, что на самом страшном участке, над океаном, нам повезло, все как-то успокоились, опустились. Перелет над водной пустыней проходил спокойно, как в полусне. Все мы разбрелись по разным углам, где только можно было присесть или к чему-нибудь прислониться, не рискуя сорваться и упасть.

А между тем об этом перелете говорили как об очень опасном. Никогда еще не пролетали люди над мрачными глубинами Ледовитого океана. Это не Атлантический океан, над которым пролетал цеппелин ZR-3, построенный в Германии для Америки. Там по великим международным путям день и ночь идут вереницы кораблей из Старого Света в Новый и обратно. Здесь же от Вадзе до Кингсбэя мы не видели ни одного суденышка, ни одной лодки. Ничего живого — только льды и вода на 1500 километров.

Для воздухоплавателя чрезвычайно важно иметь как можно чаще метеорологическую сводку, знать, что ждет воздушное судно впереди, какие можно встретить ветры и атмосферные условия. Это нетрудно при перелете над культурными странами, где на каждом шагу разбросаны метеорологические станции, это возможно и над океаном, где в разные стороны бороздят волны большие корабли, снабженные радиостанциями, но в великой северной водной пустыне это совершенно невозможно. Мы имели сведения со Шпицбергена, от русских радиостанций, из Норвегии, из Америки, но что творилось на ледяных просторах Гренландии, в сибирских тундрах, в мерзлом море, что лежит севернее Сибири, мы не знали. Оттуда могли налететь на нас неожиданные штормы, губительная снежная метель и страшные циклоны, способные унести воздушный корабль за много тысяч верст от цели.

К тому же нет капризнее места на земле, чем западные берега Шпицбергена, где теплое течение Гольфштрем борется с ледяным дыханием Севера. Вихри и штили (безветрие) сменяют друг друга каждые полчаса.

Сам Амундсен говорил, что никогда в жизни он так не боялся, как однажды в страшную бурю на утлом суденышке у Шпицбергенских берегов.

На столе у Нобиле, рядом с картой океана и Шпицбергена, лежали карты Новой Земли и северных берегов Сибири. В коридоре к алюминиевым

фермочкам были прикреплены две русские винтовки. Все это было сделано в расчете на то, что нам не повезет и какой-нибудь внезапный западный циклон унесет нас на Новую Землю или в мерзлую сибирскую тундру.

Но, повторяю, нам повезло, мы неслись на крыльях ветра с быстротой, на которую не могли рассчитывать, и когда миновала ночь, северная солнечная ночь, без единой минуты тьмы, мы завидели вдали высокие, острые, укрытые снегом пики Свальбарда{6}…

Несмотря на благоприятные условия полета, весь экипаж искренне был рад, когда раздался крик: «Земля!»

Все бросились к окнам и глядели туда, где в тумане клубились какие-то тучи, вскоре принявшие очертания высокого берега.

Здесь природа решила попугать нас угрозой снежной метели. Низко спустился туман, в воздухе почуялось обилие влаги, мокрые капли стали осаживаться на наружных стенках корабля, а потом пошел редкий мокрый снег. Но теперь уже никто не боялся этого страшного врага. Земля была близка — до Кингсбэя оставалось два с половиной часа полета. Раздалась команда, и итальянцы-механики стали у люков с мешками балласта.

Как далекие пушечные выстрелы, шлепнулись тяжелые мешки в воду, и корабль вновь поднялся на нужную высоту.

Так же спокойно было встречено и другое несчастье.

Ночью над морем у нас сломался левый передний мотор. Поломка оказалась настолько серьезной — был сломан вал, — что нечего было и думать о починке в пути. Однако наша быстрота не уменьшилась благодаря сильному ветру, и мы спокойно продолжали путь, делая те же сто километров в час.

У берегов Шпицбергена целые стаи серых подтаявших льдин сбились в непроходимые ледяные поля. Они преградили путь с моря к шпицбергенским гаваням и отрезали этот северный остров от всего мира. Кое-где на снежных полях черными пятнами виднелись моржи и тюлени, льды тянулись далеко до самого горизонта, и море приняло настоящий северный вид.

К шести часам утра туман рассеялся, выглянуло солнце, и огромный остров, укрытый вечным девственным снегом, алмазной россыпью засверкал под нами. Два с лишним часа шли мы вдоль западного берега, пока наконец под нами не засинела чистая ото льда бухта. На берегу у подошвы цепи высоких пиков мы увидели крошечный поселок с вытянутыми в две линии домами, гигантское зеленое пятно — эллинг — и такую же красную мачту, как в Вадзе.

Мы на Шпицбергене

Опять действуют рули глубины, нос направляется книзу. Ветер утих. Внизу под прикрытием горных цепей еще тише, и «Норвегия» спокойно приближается к белому снежному полю.

Вот уже мы видим, как недалеко от эллинга ждет нас большая толпа — большая для этих безлюдных местностей — человек сто. Почти все в морской военной форме. Мы соображаем, что это команда норвежского военного судна «Геймдал», на котором Амундсен прибыл на Шпицберген. Остальные — техническая команда экспедиции, сооружавшая эллинг, и немногие постоянные жители поселка Кингсбэй. Вот уже змеи-канаты упали на снег, десятки крепких рук ухватились за тросы, и мы быстро идем книзу.

Я вижу, как два человека бегут к каюте, оба в северных костюмах, с трудом переступают по глубокому снегу. У одного веселое, загорелое, молодое лицо, другой — бодрый старик с длинным крючковатым носом. Этого второго нетрудно узнать, это — Роальд Амундсен. Значит, рядом с ним его американская тень — миллионер Эльсворт, давший сто тысяч долларов на эту экспедицию.

Вот мы уже у самой земли, но ее не коснется корабль. Бережно подхватывает нас команда и вводит дирижабль в зеленый эллинг.