На пороге надежды (сборник)

Ноак Ханс-Георг

–  Это я, Йоген!

–  Подожди, я выйду!

Через несколько секунд Аксель появился на пороге. Поверх пижамы он натянул купальный халат.

–  Давай, заходи! Родителей дома нет. Они были в театре, а потом, наверное, пошли в ресторан поужинать.

Ребята сидели рядышком, на краю постели.

–  Ну так в чем же дело?

–  Я там при всем желании остаться не могу, Аксель. Я там дуба дам.

–  Что ж тогда делать?

–  Сам не знаю.

–  Тогда надо идти домой.

–  Нет.

Аксель задумался.

–  Вот что, Йоген. Сегодня можешь у меня переночевать. Родители больше ко мне не

заглянут. Но утром ты должен исчезнуть не позднее чем в полседьмого. Тогда никто ничего не заметит. Разоблачайся в темпе! Надо скорее свет потушить, а то они уже скоро придут.

Под одеялом было тепло, и Йоген чувствовал, как холод постепенно выходит из него. Они перешептывались.

–  Знаешь, Йоген, мне кажется, ты с перепугу все слишком трагично воспринимаешь. Может, все-таки лучше не уходить из дома. Если завтра вернешься, мама только обрадуется, что ты жив-здоров, и даже не пикнет. Представь, как она сейчас за тебя трясется.

–  Вот уж не уверен.

–  А я так уверен. Да и что тебе, собственно, угрожает? Я еще раз все как следует обмозговал. Тебе нет четырнадцати. Значит, суд и все такое прочее сразу отпадает. Да и потом - ты раньше хоть раз попадался?

–  Нет. Ты что, думаешь, я все время ворую?

–  Я не об этом. Но если это было в первый раз… Оступиться однажды может кто угодно. То, что твоя мама выдаст тебе по первое число, - это ясно. Знал бы ты, как меня мама жучила, когда три месяца назад мне пришлось сменить школу.

–  Из-за чего?

–  Ах, это я тебе лучше в другой раз расскажу. Теперь-то все давно утряслось.

Перед домом остановился автомобиль.

–  Тихо! Родители!

Они замолчали. Вдвоем не так страшно и одиноко, как там, на стадионе. Можно все спокойно обдумать. А что, если Аксель прав и это была бредовая идея - взять и удрать из дома. Ну да ладно, утро вечера мудренее.

А утром решение было принято без долгих размышлений. Когда Йоген крадучись выбрался из дома Акселя, он уже знал, что отправится к маме. Особенного скандала она теперь устроить не должна. Ей на работу пора, а Йоген может взять школьные манатки и пойти на занятия.

Он открыл дверь и увидел маму, которая стояла в такой позе, будто всю ночь прождала его здесь, не сходя с места.

–  Откуда тебя только принесло? Ты даже не подумал о том, что я буду с ума сходить?
– В мамином голосе не было злости, скорее, облегчение.

Но из гостиной раздался мужской голос, и Йоген вздрогнул: он никак не ожидал, что господин Меллер тоже окажется дома.

–  Только не надо говорить с ним, как с блудным сыном! Сперва этот шалопай крадет, потом удирает из дома, а мы тут всю ночь треплем себе нервы с полицией!
– Господин Меллер вышел в холл.
– А ты тот еще фрукт! До сих пор я рассчитывал, что после школы ты сможешь поступить ко мне, учеником. Но из этого ничего не получится, милок! В моем предприятии ворам не место! Не хватало еще, чтоб я пустил к себе в дом такого специалиста, который мне всю кассу - обчистит!

Что это господину Меллеру в голову взбрело! Йоген не обязан с ним разговаривать. Он с мамой должен поговорить, а не с этим господином Меллером! Йоген набычился:

–  А я к вам и не собирался идти!

–  Ты еще и нахальничаешь!
– И господин Меллер неожиданно хлестнул его.

Йоген почувствовал, как обожгло щеку. Он бросился

в свою комнату, схватил школьную сумку и мигом выскочил за дверь.

–  Йоген!
– крикнула вдогонку мать, выбежав на лестничную клетку.

Но он не слышал ее, не оглядывался, бежал со всех ног, пока не выскочил, хлопнув дверью, на улицу.

4

Противный чавкающе-скрежещущий звук, насмешливое стрекотание ножниц и убаюкивающий голос парикмахера, который, срезая прядь за прядью, увещевает Йогена так, будто имеет дело с норовистым псом.

–  Все понимаю, мальчик мой. Жаль чудесных кудрей. Меня бы это тоже расстроило, вполне допускаю. Но я тут сбоку припека, сам видишь. Я лишь исполняю свои обязанности, а это каждому надлежит. Господин Катц вот не считает, что длинные волосы - это здорово, а господин Шаумель тем более. Впрочем, особенно длинными они и не были. Но из-за того, что волос вьется, впечатление сразу такое, будто их слишком много. Лучше не порть себе кровь, мой мальчик. Волосы отрастут снова. А я все сделаю исключительно нежно. Если мы снимем самую малость сверху и с боков, да еще сзади чуть-чуть уберем, будет казаться, что снято много, и в то же время я тебя не оболваню. Останется вполне достаточно.

У Йогена было прочное ощущение, что скоро уже ничего не останется, исподлобья он следил за тем, как темные пряди одна за другой падали на сероватую салфетку.

–  Все равно ты какое-то время пробудешь у нас, а прическа тут роли не играет. На люди тебе выходить не придется.

Какая чушь! Что Йогену до людей и до их мнения по поводу его прически? Но ему-то самому придется несколько раз на дню смотреться в зеркало!

–  Ну вот, готово. Думаю, теперь господин Катц ничего не будет иметь против твоей головы. А если все-таки господин Шаумель выразит некоторое недовольство, сошлись на меня: я, мол, утверждал, короче не получается. Иначе ты будешь смахивать на плохо выбритый кактус. Ну-ка, юноша, взгляни на себя в зеркало. Совсем недурно смотрится, а?

Парикмахер действительно постарался на славу, но Йоген растерянно глядел на свое отражение, он хотел было ответить, но закусил губу. Что толку? Здесь все совершалось не по его хотению. Может, волосы и должны быть коротко подстрижены, раз из него решили сделать порядочного человека. Специально, чтоб уж никаких желаний не возникало. Или чтоб ты их, по крайней мере, не проявлял. Перечить - себе дороже. Он сглотнул слюну, дождался, пока снимут салфетку, и под сочувственно-благожелательный взгляд старого мастера соскользнул с кресла.

–  Ты тут, наверное, недавно? У меня, во всяком случае, не бывал.

–  Со вчерашнего дня.

Старик понимающе кивнул:

–  Тогда тебе все должно в мрачном свете видеться, а? Ничего, мой мальчик, привыкнешь. Обязательно. Я-то знаю. Сколько тут на моих глазах разных ребят перебывало… Сперва все они немного упрямятся. Их ведь и понять можно. Но скоро это проходит. Тут упрямство до добра не доведет, и, если ты это с самого начала поймешь, тебе же легче будет. Самое правильное - во всем чуточку уступать. В следующий раз я тебе сделаю стрижку на три миллиметра длиннее, а через раз - еще прибавим. Так что они там даже и не заметят, как твои волосы станут точно такими, какими были. Можешь мне поверить.