На пороге Нового Завета
Шрифт:
6. Цицерон. О дивинации, II, 33.
7. О жизни Лукреция известно мало. Единственное античное свидетельство биографического характера содержится в труде бл. Иеронима (IV в.), написанном в дополнение к "Хронике" Евсевия Кесарийского (в русском переводе эта книга Иеронима начинается с годов после Рождества Христова). Против даты 95 г. до н. э. бл. Иероним пишет: "Рождается поэт Тит Лукреций. Впоследствии впавши в умопомешательство от приворотного зелья и написав в промежутках между припадками безумия несколько книг, которые впоследствии отредактировал Цицерон, он покончил самоубийством на сорок четвертом
8. Лукреций. О природе вещей, II, 1150 сл.
9. Там же, V, 1196-1201.
10. Фрагменты из творений Посидония собраны в кн.: C.J. De Vogel. Greek Philosophy. Leiden, 1959, v.3, p. 247-274; Posidonius. The Fragments. Ed. J.G. Kidd, L. Edelstein, v. I. Leiden, 1972. См.: P. Wendland. Die Hellenistische-Romische Kultur in ihren Beziehungen zu Judentum und Christentum. Tubingen, 1907, S. 29, а также: Оригинальную реконструкцию учения Посидония, которую предпринял Ф. Зелинский, посвятивший ему специальную главу своей книги "Религия эллинизма" (Пг., 1922, с. 110-127).
11.См. И. Невзоров. Мораль стоицизма и христианское нравоучение. Казань, 1892; О поздних стоиках см.: Ф. Фаррар. Искатели Бога. Пер. с англ. СПб. , 1898; F. Copleston. A History of Philosophy, v. I, р. 11, 172-181.
12. Диоген Лаэртский, VII, 142.
13.См.: С.Утченко. Идейно-политическая борьба в Риме накануне падения республики. М., 1952, с. 111.
14. Диоген Лаэртский, VII, 149.
15.См.: B. Bultmann. Primitive Christianity..., р. 173.
16. V. Махimus. De dictis, factisque memorabilibus, Э 3, 2.
17. Диодор, II, 30.
18. Саллюстий. Письма к Цезарю, II, 5.
19. Аппиан. Гражданские войны, I, 83.
20. Десять веков, или "Космический год", были равны 1100 годам. См.: М. Еliаdе. Тhе Мyth оf thе Еtеrnаl Rеturn, р. 134.
Глава двадцать пятая
МИСТЕРИИ
Рим был толкучкою заимствованных
богов и завоеванных народов,
давкою в два яруса, на земле и на небе.
Б. Пастернак
Рим и Восток, 80-65 г. до н. э.
Даже когда сроки, в которые ждали конца мира прошли, римлянам все еще чудилось, что катастрофа неминуема. Любой дурной знак истолковывали как предвестие гибели. Преступление весталок, нарушивших свой обет, заговоры, народные волнения, выкладки астрологов-все вызывало в Риме панику. Чувство тревоги не покидало и самых здравомыслящих граждан.
В 79 году Корнелий Сулла, любимец Судьбы, сложил с себя звание диктатора и удалился от дел. Говорили, что он пресытился властью и предпочел ей пиры, охоту и рыбную ловлю в своем имении. Но властолюбие-болезнь, от которой так легко не излечиваются. Поступок Суллы был, по-видимому, продиктован тайным сознанием своего бессилия, страхом и неуверенностью. Рим, на время обузданный террором, переживал затишье перед бурей, поэтому Сулла не
Через два года он умер, а события подтвердили его опасения. Опять вспыхнули беспорядки, разжигаемые главарями враждующих партий. По словам Аппиана, теперь они прибегали "не к заискиванию перед народом", а к "сплоченной военной силе". В этой схватке призом, как говорили в Риме, стала сама родина. Уже рвались к штурвалу империи магнат Красс, Помпей и Цезарь, пуская в ход интриги, золото и солдат.
Тем временем с востока надвинулась угроза парфянского нашествия, Митридат снова стягивал свои армии, морские пути парализовал флот пиратов, осложнилась проблема продовольствия, в Капуе поднялись гладиаторы Спартака. Если что и спасло Рим от окончательной гибели, то это правовая закваска и остатки нравственной дисциплины, которые еще сохранялись в обществе.
Внешне республика по-прежнему выглядела могущественной, но внутренний кризис постоянно углублялся. Молох военной бюрократии обернулся против людей, его создавших. Держава Рима, справляясь со своими врагами, ширилась, а положение рядовых ее граждан становилось от этого лишь тяжелее. После блестящих триумфов им грозил призрак анархии и разрухи. Мы отвратили от нас помышленья богов справедливых,
Боги оказывать честь не хотят уже сборищам нашим.
И не являются нам в сиянии света дневного, писал в ту эпоху Катулл (1). Надвигалась ночь, и в грозном мерцании созвездий Рим читал приговор Рока, который никто не в силах отменить.
Те, кто прежде уповал на государство, теперь опускали руки, теряя интерес к жизни. Участились случаи самоубийств. Для последователей Эпикура и стоика Панеция смерть сулила покой небытия. Цицерон откровенно высказывался в этом же духе.
Многих предчувствие конца побуждало спешить пользоваться радостями жизни. Одна из характерных римских эпитафий гласит: "Я был ничто и теперь стал ничто. Прохожий, ешь, пей и веселись". Даже Египет, где народ издавна верил в бессмертие, не избежал подобных настроений. Надпись на могиле I века до н. э. показывает, насколько широко распространился безнадежный взгляд на участь смертных:
"О, брат, супруг, друг, не уставай пить и есть, напивайся, наслаждайся любовью, празднуй, следуй желанию сердца своего день и ночь... Ведь Запад-страна снов тягостного мрака; это место спящих в своих мумиях, не пробуждающихся, чтобы видеть своих собратьев, своих отцов и матерей; забыло сердце их жен и детей. Вода жизни, что на земле живущих, для меня-гниль... "Смерть всецелая"-имя того, кто всех связывает вместе, и все идут к нему, трепеща от страха; нет никого, на кого бы не взирал он, будь то бог или человек... он не слушает молений, не взирает ни на какие дары" (2).
В те годы пессимизм проник и в среду иудеев диаспоры. Александрийская Книга Премудрости так излагает взгляды людей, сочетавших дух Экклезиаста с эпикурейской философией:
Коротка и прискорбна жизнь наша,
и нет человеку спасения от смерти,
и не знаю, чтобы кто спасся из Преисподней.
Случайно мы рождены и после будем как небывшие.
Дыхание в ноздрях наших - пар,
и слово - искра в движении сердца нашего.
Когда она угаснет, тело обратится в прах,