На пороге соблазна

Тьюдор Анастасия

— Но? — заинтересованно наклонила я голову.

— Характеристику этому «но» я еще не придумала. Просто что-то происходит каждый раз, когда мы сталкиваемся взглядами. Или когда он меня касается. В такие моменты становится сложно все контролировать. Я дурею, как кошка во время течки.

— Жестко ты про себя.

Ася закатила глаза и откинулась на спинку стула, устало выдохнув:

— Я просто называю вещи своими именами. Вот оно, — ткнула она себя пальцем в грудь, — живое доказательство того, что не только мужчины иногда думают причинным местом.

— Так, Ась, ты и

Дегтярев — это одно. Мои взаимоотношения с Лукашиным совсем другого рода. И не имеют никакого сексуального подтекста. У меня вообще с этим… проблемы.

— В курсе, — кивнула она и торопливо добавила: — Клим рассказал. В общих чертах. Если позволишь, я могу посоветовать…

— Не позволю, — резко оборвала я ее. — Не хочу это обсуждать. Прости, но точно не сегодня.

Ася открыла рот, чтобы сказать что-то, но скрежет дверного замка ее прервал. Я поспешила встать и наклониться над мусорным ведром, опустошая пепельницу. Позади раздались шаги Клима и шорох пакетов, а в нос ударил терпкий аромат кофе.

— Я вернулся, девочки, — бодро отрапортовал друг, вручая Асе картонную подставку с тремя бумажными стаканчиками под крышками. — Меля, я помню про то, что ты кофе не пьешь, но решил рискнуть и взять тебе какой-то новомодный раф, где от кофе только один запах остался. И на лестничной площадке тебя ждет Димочка. Я звал его внутрь, но он предпочел остаться там. Вы поругались?

— В твоем голосе слишком мало участия и много надежды, — хмыкнула я. — Сейчас вернусь.

Отобрав стаканчик с мифическим рафом, я запрыгнула в тапки и открыла входную дверь, с размаху налетев на огромный букет роз и виноватый взгляд Авдеева. Дима выглядел помятым и растерянным, но явно старался не подавать вида, потому что при моем появлении сразу — поспешно и нервно — растянул губы в широкой улыбке.

— Пришел поговорить. Я так понимаю, не совсем вовремя.

— Эм… да. Спасибо, — пробормотала я, перехватив свободной рукой букет, который тут же потянул меня к земле. Положив цветы на тумбу, я вышла на лестничную площадке и закрыла дверь. — Клим и Ася пришли подготовить один проект на завтра…

— Ася?

— Знакомая Клима, — отмахнулась я и сделала глоток из стаканчика, чтобы хоть немного скрыть неловкость. К разговору я была не готова, но боялась в этом признаться. Непонятно, как Дима на это отреагирует. — Можешь присоединиться к нам.

Дима скривился и мотнул головой, пряча руки в карманы легкой джинсовки.

— Это не совсем то, чего бы мне хотелось.

— Понятно.

Мы замолчали. И я, и он, уставились в пол, испытывая смущение и нежелание заговаривать первым.

— Лиль… — нарушил молчание Дима, видимо, понимая, что тянуть время глупо. — Прости меня. Я… Я поступил вчера отвратительно.

— Во вчерашнем виноват не ты один, — заметила я, разглядывая рисунок на кофейном стаканчике.

— Нет. Вся вина лежит именно на мне. Не спорь. — Он шагнул вперед и робко дотронулся до моей руки. — Я ведь понимал, что форсирую события, но продолжал стоять на своем. И все мои претензии… мерзкие.

— Дим…

— Ты очень дорога мне, Лиль. — Еще один осторожный шаг навстречу и невесомый поцелуй в макушку. — Я понимаю,

что ты в каком-то роде боишься серьезных отношений. Это, конечно, немного странно, на мой взгляд, — он усмехнулся, — но имеет место быть. И я готов ждать столько, сколько потребуется.

— Мхм, — только и выдавила я, протолкнув этим звуком горький ком в скованном судорогой горле.

— Я уже давно понял, что ты не из тех, кто легко идет на контакт. И, начав отношения с тобой, я согласился с этим и не имею права торопить события. — Ладонь Димы опустилась на мое плечо, а после соскользнула на спину, замерев чуть ниже лопаток. Я понимала, что мои скованность и напряжение не остались незамеченными, но ничего не могла с собой поделать. — Будет глупо просить тебя забыть о вчерашнем?

Сглотнув, я решилась поднять голову и посмотреть на него. Дима неуверенно улыбался, в глазах — беспокойство и надежда. Секунды бежали одна за другой, отсчитывая время, а я тянула с ответом.

Что следовало говорить в такие моменты? Я ведь понимала, что никакой надежды на здоровые, полноценные отношения у нас нет. И в этом была исключительно моя вина. Запутавшись, не имея никаких ориентиров, я блуждала среди отголосков своего прошлого, не подпуская к ним Диму и не зная, как справиться со всем в одиночку.

Правильнее поставить точку в общении с Авдеевым. Отпустить его, даже понимая, что подобным решением причиню ему боль.

Но сейчас, глядя ему в глаза, я была не в силах решиться на это. Слова застряли в горле, а затем, почувствовав себя невостребованными, опустились вниз, чтобы превратиться в ноющую боль в груди.

Молчание затягивалось, наэлектризовывая воздух вокруг нас. Я несколько раз шевельнула губами, пытаясь выдавить из себя ответ, но так и не издала ни звука. А потом в кармане Авдеева завопил телефон. Дима достал его и, бросив быстрый взгляд на экран, проворчал:

— Лукашин… — Он поднес палец к зеленой иконке и неуверенно взглянул на меня: — Нужно ответить. Подумай, о том, что я сказал сегодня, а завтра продолжим. Тебя ведь тоже ждут.

Я кивнула и попятилась, пробормотав:

— Спасибо за цветы.

Дима не отрывал от меня взгляда до последнего. Я вошла в квартиру и закрыла дверь. Судорожный выдох выпустил из легких горчащий сожалением воздух.

Кто бы мог подумать, что наступит тот момент, когда упоминание Никиты вызовет у меня не раздражение, а… что-то другое?

Глава 22. Амели

В висках долбило кувалдой, а глаза слипались, напоминая об очередной ночи без нормального сна. Понимая, что Дегтярев будет изучать ее проекты под лупой, Ася отслеживала каждую мелочь в наших с Климом работах. Мы с ним должны были продумать и расписать идеальное «кибер-преступление», а Асе предстояло выступить в качестве нашего адвоката и добиться оправдательного приговора от судьи в лице Олега Андреевича.

Естественно, мы понимали, что в случае с Асей это почти невозможно. Дегтярев точно не откажется от возможности прилюдно отчихвостить свою личную занозу в заднице, но мы с Климом все равно продолжали упорно прописывать свои части, уделяя пристальное внимание каждому пункту.