На последнем берегу
Шрифт:
— Думаю, можно этого не бояться, — возразил Питер. — Я хочу сказать, у всех детей бывают такие манежи. И у меня был когда-то, а я ведь не вырос кривоногим.
— Да, наверно, если б не манеж, она нашла бы другую опору. Держалась бы за стул, мало ли.
Когда Мэри пошла купать и укладывать малышку, Питер отнес манеж в дом и расставил в детской. Потом накрыл стол к ужину. Потом вышел на веранду и постоял, нащупывая в кармане красные коробочки, и спрашивал себя, как же, черт возьми, вручить жене еще и эти
Наконец вернулся в дом и налил себе виски.
Он вручил их в тот же вечер, незадолго до того, как Мэри, прежде чем им лечь спать, еще раз подняла девочку. Он сказал запинаясь:
— Пока я не ушел в рейс, мне надо еще кое о чем с тобой поговорить.
Мэри подняла на него глаза.
— О чем?
— Насчет лучевой болезни, которой сейчас люди болеют. Есть вещи, которые тебе следует знать.
— А, это! — с досадой перебила Мэри. — До сентября еще далеко. Не хочу я про это говорить.
— Боюсь, поговорить надо.
— Не понимаю, с какой стати. Когда придет время, тогда мне все и скажешь. Когда мы будем знать, что это близко. Миссис Хилдред говорит, ее мужу кто-то сказал, что в конце концов до нас не дойдет. Вроде оно движется все медленнее. Нас это не коснется.
— Не знаю, с кем там говорил муж миссис Хилдред. Но только это сплошное вранье. До нас дойдет, будь уверена. Может быть, в сентябре, а может быть, и раньше.
Мэри широко раскрыла глаза.
— По-твоему, мы все заболеем?
— Да, — сказал Питер. — Мы все заболеем этой болезнью. И все от нее умрем. Поэтому я и хочу тебе кое-что объяснить.
— А разве нельзя объяснить попозже? Когда уж мы будем знать, что это и правда нас не минует?
Питер покачал головой.
— Лучше я скажу теперь. Понимаешь, вдруг меня в это время здесь не будет. Вдруг все пойдет быстрей, чем мы думаем, и я не успею вернуться из рейса. Или со мной что-нибудь случится — попаду под автобус, мало ли.
— Никаких автобусов больше нет, — негромко поправила Мэри. — Это ты про свою подводную лодку.
— Пусть так. Мне куда спокойней будет в походе, если я буду знать, что ты во всем разбираешься лучше, чем сейчас.
— Ну ладно, рассказывай, — нехотя уступила Мэри.
Питер задумался. Заговорил не сразу:
— Рано или поздно все мы умрем. Не думаю, что такая смерть много хуже любой другой. Дело в самой болезни. Сперва мутит, а потом и впрямь начинает тошнить. И это не проходит, что ни съешь, тебя выворачивает наизнанку. В желудке ничего не удерживается. Понос. Становится хуже и хуже. Может немножко полегчать, а потом опять все сызнова. Под конец совсем ослабеешь… ну и умираешь.
Мэри выдохнула длинную струю дыма.
— И долго все это тянется?
— Я не спрашивал. Думаю, у всех по-разному. Дня два, три. А если на время поправишься, пожалуй что две-три недели.
Помолчали.
— Много
— Думаю, так. Думаю, тут каждый воюет в одиночку.
— Но ты будешь здесь, Питер?
— Да, — успокоил он. — Я говорю просто на всякий случай, один на тысячу.
— Но если я окажусь одна, кто присмотрит за Дженнифер?
— Давай пока не говорить о Дженнифер. О ней после. — Питер наклонился к жене. — Вот что главное, родная. Выздороветь нельзя. Но незачем умирать в грязи. Когда все станет худо, можно умереть пристойно.
Он достал из кармана меньшую из двух красных коробочек.
Мэри впилась в нее взглядом. Прошептала:
— Что это?
Питер открыл коробочку, вынул пластиковый пузырек.
— Это бутафория, — сказал он. — Пилюльки не настоящие. Гоулди дал мне их, чтобы показать тебе, что надо делать. Берешь одну и запиваешь — чем угодно. Что тебе больше нравится. А потом ложишься — и конец.
— И умираешь? — Сигарета в пальцах Мэри погасла.
Питер кивнул.
— Когда станет совсем скверно, это выход.
— А вторая пилюля зачем? — шепотом спросила Мэри.
— Запасная. Наверно, ее дают на случай, если ты одну потеряешь или со страха выплюнешь.
Мэри молчала, не сводя глаз с красной коробочки.
— Когда придет время, об этом прямо скажут по радио. Тогда просто надо пойти в аптеку Гоулди и спросить у девушки за прилавком такую коробочку, чтоб была дома, у тебя под рукой. Тебе дадут. Их будут давать всем, кто захочет.
Мэри бросила погасшую сигарету, потянулась и взяла у Питера коробочку. Прочитала напечатанные черными буквами наставления. И наконец сказала:
— Питер, как бы худо мне ни было, я так не смогу. Кто тогда позаботится о Дженнифер?
— От этой болезни никто не уйдет. Ни одно живое существо. Собаки, кошки, дети — все заболеют. И я. И ты. И Дженнифер.
Мэри посмотрела на него с ужасом.
— И Дженнифер тоже заболеет этим… этой холерой?
— Да, родная. Этого никому не миновать.
Мэри опустила глаза.
— Что за гнусность! — сказала яростно. — Мне не так уж обидно за себя. Но… но это просто подло!
Питер попытался ее утешить:
— Всех нас ждет один конец. Мы с тобой потеряем многие годы, которые надеялись прожить, а Дженнифер и вовсе не узнает жизни. Но она не будет мучиться. Когда никакой надежды не останется, ты ей это облегчишь. Надо будет собраться с духом, но ты ведь храбрая. Вот что тебе придется сделать, если я к тому времени не вернусь.
Он достал вторую красную коробочку и начал объяснять, как обращаться с шприцем, жена смотрела на него со все возрастающей враждебностью.