На поводу у сердца
Шрифт:
И наверное, это покажется странным, но даже сейчас, будучи беспорядочным клубком, сплетённым из всех гнетущих, тягостных и тоскливых эмоций, что способен испытывать человек, я всё равно не плачу. Почему-то не могу. Да и это не страшно: мне хватает слёз всех друзей и знакомых Мэгги, что подходят ко мне выразить свои искренние соболезнования, раз за разом лишь сильнее вываливая на меня всю гущу своих болезненных чувств.
Вы можете хоть на мгновенье представить себе, каково это – не просто слышать их утешительные слова и видеть печальные лица с покрасневшими от слёз глазами, но и полностью перенимать их внутреннюю горечь?
Хотя о чём это я спрашиваю? Конечно, не можете,
– Остин… ты идешь? – тихий девичий голосок разбавляет собой мои угнетающие мысли. Я наконец «просыпаюсь», замечая, что люди уже начали постепенно покидать могилу. Еще раз прочитав высеченное имя бабушки на бездушной, каменной глыбе, заставляю себя перевести мутный взгляд на белокурую малышку, что все это время так же, как и я, не проронила ни одной слезинки и не отходила от меня ни на шаг, крепко сжимая мою руку своей маленькой ладошкой.
– Идешь? – повторяет она, вглядываясь в меня своей грустной синевой океана. И наверное, впервые в жизни я поистине благодарен её защитной стене, что не позволяет мне нырнуть с головой в пучину её скорби. Я готов терпеть мощнейший сгусток одинаковых чувств нескольких десятков людей, но ощущать на себе боль Николины, что отражается в её зрачках, я просто не смог бы. Рухнул бы наземь прямо на этом же месте и даже не пытался бы встать.
– Куда? – наконец я выдавливаю из себя спустя неопределенное время, проведённое в молчании.
– Соседи устраивают Мэгги поминки. Твою бабушку все любили, и они хотят попрощаться с ней как полагается. Все вместе, – произносит Ники, несколько раз проводя пальцами по моей щеке, стирая с неё дождевую влагу. И пусть сознание утопает в грусти, телу до невыносимости приятны её трепетные касания, что заставляют моё неестественно скорбящее сердце застучать быстрее.
Её лицо тоже полностью покрыто мелкими каплями, светлые пряди волос намокли, начав сильнее закручиваться на концах, а длинные ресницы с бровями собрали на себе крошечные природные кристаллики, что делают ее внешность еще милее.
Поражаетесь, как в столь неадекватном состоянии я могу подмечать такие мелочи? Не стоит, ведь в эти тяжёлые для меня минуты её прекрасное лицо – единственное, что у меня получается по-настоящему увидеть. Оно одно теперь имеет смысл в моей жизни, который не позволяет мне поникнуть духом и сохраняет желание двигаться дальше, чтобы суметь вытащить Николину из этого унылого города, пока он с концами не поглотил её талант.
– Бабушка бы не хотела, чтобы ты оставался один, но если не хочешь, мы можем не идти. Никто тебя не осудит… Да и я же знаю, как тебе, должно быть, невыносимо находиться со всеми рядом, – продолжает заботливо щебетать моя маленькая девочка, даже не представляя, насколько сильную моральную поддержку мне оказывает одно лишь её присутствие.
– Нет, я пойду. Выдержать один день с болью утраты людей, которые любили Мэгги, – это меньшее, что я могу сделать в память о ней, – заверяю я, пытаясь улыбнуться, но до предела забитый грустью разум не позволяет этого сделать.
Поминки проходят в квартире миссис Кэрол – самой близкой подруги моей бабушки. Тучная и не менее говорливая, чем была Мэгги, женщина накрыла небольшой стол с различными закусками, на фоне включила сборник любимых песен Мэгги и выставила несколько её фотографий, где бабушка, как всегда, была поймана с широкой улыбкой на губах или в моменте раскатистого смеха.
Каждый сосед начинает
Но я держусь и продолжаю слушать, ничего не говорю, про себя лишь тоже вспоминая радостные моменты с ней. Их было много. Очень-очень много. Потому что с ней по-другому было никак. Мэгги – это сплошное счастье, веселье и смех, что наш дом больше никогда не услышит.
В свою квартиру за прошедшие несколько дней я заходил лишь в вечер её смерти и вряд ли сделаю это хоть раз – возвращаться в родные стены, где в воздухе витает запах бабушкиных духов, мебель пожизненно пропахла выпечкой, а на каждом углу лежат её вещи, нет ни сил, ни желания, да и в принципе необходимости тоже. Марк предлагал пожить у него, но я отказался – зависать на его постоянных вечеринках, что он устраивает у себя дома почти каждую ночь, мне совсем неохота, поэтому оставшееся время в городе, пока заканчиваю последние дела с учебой, я проведу в общежитии университета, где и жил последние несколько лет.
– Остин, – из болезненного забытья меня вновь вытягивает женский голос, но на сей раз тот, что услышать вновь я уж точно никак не ожидал. Отслеживая устремленный взгляд Николины куда-то за моей спиной, я оборачиваюсь и за долю секунды узнаю одну из самых красивых и важных девушек, что когда-либо были в моей жизни.
– Лара… – выдыхаю я, несколько раз моргая, чтобы точно убедиться, что передо мной стоит именно она.
– Привет, – как всегда сногсшибательно прекрасная брюнетка в строгом, черном платье чуть ниже колена неспешно подходит ко мне ближе. – Прости, я не успела на похороны, но заехала на кладбище чуть позже. Там кто-то оставил записку с адресом, где проходят поминки, и вот… я решила… прийти выразить мои глубочайшие соболезнования… и… просто проверить, как ты, – тихо, с некой робостью проговаривает Лара и начинает мешкать, будто не зная, стоит ли меня обнимать или нет. Но я беру инициативу свои в руки и обнимаю девушку сам: крепко сжимаю изящную фигурку, зарываясь носом в её чёрные локоны, глубоко вдыхая тёплый запах фруктового шампуня с выразительными нотками спелых яблок. Да… Лара пахнет точно так же, как я и запомнил, но даже этот дивный аромат не выбивает сквозь грусть тех трепетных эмоций, что я испытывал рядом с ней раньше. Хотя он вполне мог это сделать! Ещё как мог, ведь я в самом деле по ней сильно скучал и неоднократно сожалел, что между нами ничего не получилось. По моей вине, естественно.
– Откуда ты узнала? – задаю резонный вопрос, ведь мне даже в голову не пришло позвонить ей.
– Марк сообщил, – отвечает Лара, отстраняясь от меня. – А я… Я не могла не прийти, даже несмотря на то, что… – заминается она, несколько следующих секунд переводя свой сочувственный янтарный взгляд с меня на Николь и обратно.
– Я ненадолго отойду, Остин, – сообщает Ники, явно ощутив воцарившуюся между нами неловкость, и тут же порывается сбежать, но я останавливаю, неосознанно хватая её за запястье. И смотрю на неё, вроде бы желая что-то сказать, а что – и сам не знаю. Ни одной буквы в голове не появляется. Понимаю лишь, что теперь только она – моя жизнь, которую я больше всего на свете боюсь потерять, и потому не желаю, чтобы она хоть куда-то отходила от меня, о чём Ники будто бы считывает по моим глазам и мягко произносит: – Я буду рядом, Остин, не переживай. Я просто оставлю вас пообщаться, а сама пойду побеседую с Барретом.