На повороте
Шрифт:
– Я тебя, мерзавца, сейчас велю высадить из поезда!.. Подлец, пьяница!..
Мастеровой медленно и громко протянул:
– Я думал, это пушки, ан это - лягушки!
Кругом засмеялись.
– Молчать!!!
– гаркнул толстый господин.- Дурак!
– Не бывал, брат, ты умным человеком, коли я дурак. Ишь ты какой! Ясный козырек нацепил себе и думает,- хозяин! Мне на твой ясный козырек наплевать!
– Ах-х ты, мер-рзавец!
– возмутился про себя господин и высунулся из окна, как бы высматривая, скоро ли остановится
– Плюю я на твой ясный козырек, вот так: тьфу!
– Мастеровой плюнул на пол.- Плюю и попираю ногами.
Рядом сидел подгородный мужик. Он с усмешкою сказал:
– Буде вам! Чем все ругаться, лучше прямо подраться!
– Верно! Мне ндравится ваше слово! Я вас уважаю!.. А сказать что-нибудь против меня ясному козырьку энтому - не позволю! Не желаю молчать!.. Извините меня, пожалуйста! Прошу извинения!
Мужик зевнул.
– Тут колокольцов нету, звенеть не на чем.
Толстый господин подергивал головою и продолжал выглядывать в окно.
– Не желаю молчать!
– волновался мастеровой.- Он меня растревожил, а я его не беспо-коил!.. Слышь ты, козырек! Я сознаюсь, что ты - дурак! Понял ты это слово?
Поезд остановился у полустанка. Толстый господин поспешно вышел, через минуту воро-тился с жандармом. Указал на мастерового и коротко сказал:
– Вот! Убери его!
Жандарм подошел к мастеровому и решительно взял его за рукав.
– Вставай!
Мастеровой оторопело глядел:
– Что такое? В чем дело?
– Но, но, вставай! Ничего!
– Да что вы? За что вы меня?
Таня вскипела.
– Послушайте, жандарм, за что вы его высаживаете? Он ничего не делал!
– Мы все можем быть свидетелями,- прибавил Токарев.- Этот господин сам же первый начал. На весь вагон стал кричать и ругать его.
Грозно и выразительно толстый господин сказал жандарму:
– Я тебе заявляю, что он мне нанес оскорбление!
Токарев спокойно возразил:
– Все в вагоне слышали, что вы первый стали наносить ему оскорбления.
Токарев был одет чисто и прилично, гораздо приличнее толстого господина. Жандарм в нерешительности остановился.
– Жандарм! Я тебе повторяю: возьми его!.. Он пьян!
– Нет, я не пьян! Вы меня оскорбили, а я вас не тревожил!
Жандарм шепнул Токареву:
– Вы не извольте беспокоиться. Я его только в другой вагон переведу.
В приятном и спокойном ощущении силы, которую давал ему его приличный костюм, Токарев громко возразил:
– Да с какой стати? Мы вам все заявляем, что этот господин сам начал первый скандалить. Почему вы его не переводите?
– А то, может, ваше благородие, вы сами перейдете? почтительно-увещевающим голосом обратился жандарм к толстому господину.
Господин грозно крикнул:
– Я тебе в последний раз повторяю: убери его!
Жандарм растерянно пожал плечами:
– Да ведь вот... Все свидетельствуют,
– Ах та-ак!..
– зловеще протянул господин.- Ну, хорошо, ступай!.. Хорошо, хорошо! Можешь идти! Мы это еще увидим! Ступай, нечего!
Жандарм с извиняющимся лицом мялся на месте. Вагоны двинулись. Он соскочил на платформу.
– Тут еще скоро, пожалуй, изобьют тебя!
– возмущенно сказал толстый господин, взял свой чемодан и пошел в другой вагон.
Торжествующий мастеровой стоял, пошатываясь, и смотрел ему вслед.
– Фью-у!
– слабо свистнул он и махнул рукою вдогонку.- Нет, ей-богу, чудачок!
– обратился он к Тане и лихо покрутил головою.- Молчи, говорит, дурак!.. А? Почему такое? Не желаю молчать!.. Благородного человека я уважаю всегда! А коли со мною поступают сурьезно,- не могу терпеть! Такой уж карахтер у меня... строгий! Намедни мастер говорит нам: вот что, ребята! После Спаса за каждый прибор на две копейки меньше будем платить... Как так? Нет, я говорю, я не желаю!.. Мне не копейка нужна. Что копейка? Я на нее плюю!
– Он достал затас-канный кошелек, вынул пятиалтынный и бросил его наземь.- Вот! Не нужно мне, пускай тут лежит! А зачем он неправильно поступает? Не желаю, говорю, уйду от вас, больше ничего!
– А вы где работаете?
– Мы-то? А вон за бугром здание пыхтит... Мы - токари по металлу... Медь, свинец, железо - это у нас называется металл... По-нашему, по-мастеровому!
Поезд гремел и колыхался. В вагонах зажгли фонари. Таня сидела в уголке с мастеровым и оживленно беседовала. Мастеровой конфиденциально говорил:
– Я, милая моя барышня, желаю жить, чтоб было по-справедливому, чтоб обиды мне не было! Я этого не желаю терпеть - никогда! А за деньгами я не гонюсь... Я вот выпил,- и больше ничего!
Паровоз оглушительно и протяжно засвистел. В темноте замелькали огни томилинских пригородов. Все поднялись и стали собираться.
Поезд остановился. Затиснутые в сплошной толпе Токарев, Сергей, Варвара Васильевна и Катя вышли на подъезд.
– А где же Таня?
– спохватилась Варвара Васильевна.
Сергей посмеивался:
– Она с мастеровым пошла.
– Да не может быть!
– воскликнул Токарев.
– Верно! Я видел: он себе взвалил узелок на плечи, она рядом с ним. Прямо с платформы сошли, мимо вокзала.
У Токарева опустились руки.
– Черт знает что такое!
Он в колебании остановился посреди улицы. В стороны тянулись боковые улицы, заселен-ные мастеровщиною - черные, зловещие, без единого огонька.
– Нужно ее отыскать! Это положительно ненормальный человек: девушка, ночью, одна идет с пьяным, незнакомым человеком, сама не знает куда!
Сергей засмеялся:
– Ищи ветра в поле! Ей-богу, молодчина Татьяна Николаевна!
Они пришли к Варваре Васильевне. Подали самовар, сели пить чай. Сергей говорил: