На поющей планете. (сборник)
Шрифт:
Неуклюжие пальцы Гибсона словно наощупь считали невидимые ребра черного гостя. Кибернетик подкрутил объектив, и оба ясно увидели, что кончики скафандровых пальцев слегка погружаются в неожиданно мягкую, словно подлинная человеческая плоть, черноту.
— Интересно, из чего его смастерили? — восхищался кибирнетик. — Просто невообразимо! Мне бы тоже хотелось его потрогать...
Пришелец словно услышал его и повернул свой баскетбольный мяч другой стороной к объективу телекамеры. Там тоже ничего не было — ни глаз, ни носа, ни какого бы то ни было другого отверстия. Он снял правую руку с плеча Гибсона
— Хочет войти, — сипло сказал Гибсон.
— Это он тебе сказал?
— Эн, перестань! Что на тебя нашло? Ну, пускай это модельное положение, все равно ты должен вести себя так, как положено командиру.
Это подействовало. Антон пошевелился во вдруг ставшем неуютным скафандре, заставил себя задуматься над тем, что делать дальше. Такой быстрый допуск чужеродного тела на корабль был нарушением устава, первая черная точка в тесте уже была поставлена. Что сделано, то сделано, но пустить в кабину эту штуку он не имеет права.
А до каких пор держать его в шлюзе? Томми не может сидеть там до бесконечности. В шлюзе полно баллонов с кислородом, но англичанин потеряет силы от истощения. Пустить воздух в шлюз и забрать Томми — вторая черная точка: почему не обеззаразил камеру со всем, что в ней было? А начнешь обеззараживать, Томми придется просидеть в ней два-три часа. Есть еще вариант — откачать воздух из командного сектора, забрать Томми, а потом обеззараживать весь корабль, но опять-таки неизвестно, станет ли робот тихо и мирно сидеть в шлюзе. При его прыткости он мог первым полезть в кабину. Да, модельная ситуация, или номер, как продолжал называть ее Антон, хоть и бездарна, а сыграть ее нелегко. Уже на этом этапе она требовала решений, которые могут быть оценены как ошибочные. И кто знает, чем еще их удивит робот, раз он такой совершенный, простым визитом он вряд ли ограничится. В его программу наверняка заложено и нападение или попытка овладеть управлением корабля. В лучшем случае он начнет бормотать или писать что-нибудь непонятное: проверять, как они стали бы вести себя при первой встрече со внеземными существами...
— Энтони, говори, что ли! — прогудело в шлемофоне. — До каких пор мне тут сидеть? Я весь провонял...
Антон глянул на хронометр. Истекал второй час с той минуты, как англичанин очутился в шлюзе. Он сочувственно спросил:
— Обмочился, что ли?
— Вроде, — раздраженно ответил Гибсон. — Только не думай, что со страху! Сначала я в самом деле поверил, что этот тип — из другой цивилизации. А проклятый скафандр — то ли фильтры не поглощают, то ли шлем не изолирован, только и впрямь воняет. Или, может, этот резиновый тип...
— Забываешь физику, —отозвался Антон, все еще не в силах принять решение. — Ты же в вакууме, до тебя запахи не могут доходить.
Слово «вакуум» подтолкнуло англичанина. Он поднял воздушный шланг, чтобы посмотреть по указателю, сколько воздуха осталось у него в баллонах. Тут черная фигура снова с пугающей быстротой закрыла экран. Она махала обеими руками: одна из них плавными движениями показывала на нижнюю часть баскетбольного мяча, туда, где у людей находится рот, другая описывала плавные круги. Потом она коснулась баллонов на спине Гибсона и сделала нечто, совсем сбившее их с толку: показала в угол камеры,
— Ты что-нибудь понимаешь? — сдавленно спросил Акира.
— Яснее ясного! — сказал Гибсон.
— Не выйдет! — вмешался Антон.
Голоса перекрещивались в треугольнике шлемофонов.
— Почему? — это спрашивал Томми.
— Легко поддаешься искушениям! — отрезал Антон.
Акира поспешил возразить:
— А может, ему требуется! Подумаешь, что такого, если...
— Снаружи обходился? Воздух, милый мой, иногда взрывоопасен, — напомнил Антон.
Баскетбольный шар на экране плавно покрутился на невидимой шее. Две черные ладони легли одна поверх другой на грудь, туда, где у человека находится сердце.
— Этот дьявол нас слышит, — заявил Гибсон. — Видели? Эн, пусти воздух. Если бы он хотел нас взорвать, так до сих пор... Я же его потрогал!
А японец все бормотал:
— Какой робот... нет... в голове не укладывается...
Ни при одном испытания Антон не ощущал такой сумятицы в голове. Резко запахло потом — то ли поглотители в его скафандре тоже не работали, то ли напряжение породило иллюзии чувств, какие-то миражи запахов. Как у Томми, храброго Томми, который вряд ли обмочился бы в объятиях куда более грозного существа. Зачем только он разрешил англичанину выйти? Можно было открыть люк автоматически, пускай робот входит, если хочет! Надо сказать, что с базы их тоже подвели, подлецы: берите его, говорят! Да, придумано все же неплохо. Черных точек в тесте будет сколько угодно. Почернее дурацкого робота...
— Надо что-то делать, Эн, — голос Акир дрожал. — Не держать же его там до самой Земли!
Командир — вернее, его рука — импульсивно подчинился. Раз и кибернетик так считает... Он чуть быстрее, чем надо, повернул кран воздухопровода, стрелка манометра запрыгала. Антон вздохнул:
— Вам легко! Это все для меня подстроено... — и крикнул: — Томми, смотри не открывай шлем!
— Буд спокоэн, — отозвался тот по-русски. — Пускай он сам сначала откроет свой мяч.
Гибсон, видимо, успокоился, а это примирило и Санеева с очевидным провалом экзамена. Он тоже воскликнул на родном языке:
— Ну, если он и впрямь его откроет, то дальше и вовсе некуда!
Робот как будто услышал их и на этот раз. Его руки почти торжественно потянулись к баскетбольному мячу. Черные пальцы ухватились за него снизу, задержались на нем и в ту минуту, когда стрелка манометра показала семьдесят два миллибара давления, мяч неожиданно лопнул. Сморщился, сложился и упал назад, как капюшон плаща.
— Матюшка мая! — крикнул Гибсон, неизвестно почему опять по-русски, но от его хладнокровия не осталось и следа.
За зеленоватым стеклом экрана в призрачном криптоновом сиянии засветились недлинные, но довольно густые человеческие волосы.
— Матюшка мая! — повторил Гибсон, как в трансе. — Эн, вы видите? Или у меня галлюцинации?
Антон не ответил, потому что волосы медленно заскользили вместе с невидимой шеей, и к экрану повернулось совершенно человеческое лицо. Белое лицо на негритянски черном теле. Это было явно женское лицо. Губы с измученной улыбкой пытались произнести какие-то слова. Глаза у японца стали круглыми по-европейски.