На прибрежье Гитчи-Гюми

Яновиц Тама

– Видать, это никому и не нужно, иначе бы не торговал пылесосами, – фыркнул Теодор.

– Когда-нибудь он будет очень богатым, – сказала мамочка и многозначительно взглянула на Мариэтту.

– По-моему, он заинтересовался мной, – сказала я.

– Это мы еще посмотрим, – пообещала Мариэтта, до отказа накрутив на палец белокурую прядь.

– Правда, он на редкость волосат, – сказала я.

– Может, ты будешь его брить, а, Мариэтта? – предложил Теодор.

– Есть

еще электроэпиляция, – сказала я.

– На тыльной стороне ладони? – Теодор посмотрел на свои совершенно безволосые руки. – Лучше воском.

– Девочки, вы же любите животных, – сказала мамочка, отковыривая приставшую к противню корочку. – Представьте себе, что это шимпанзе.

– Шимпанзенок! Шимпанзенок! – заголосил Леопольд, прыгая по кушетке.

Из красно-белых клетчатых подушек вылетело облако – наверное, мертвых клеток.

– Надо было попросить его пропылесосить и кушетку, – сказала Мариэтта.

– Он еще вернется, – сказала мамочка.

– Откуда ты знаешь? – спросила я. – Кажется, мы его напугали. Сделку он заключил, а доставку поручит кому-нибудь еще.

– Никакой доставки не будет! – сказал Теодор злобно.

– Он такой одинокий, – сказала мамочка.

Она встала и начала бесцельно бродить по комнате, машинально передвигая с места на место расставленные повсюду бумажные стаканы.

– Ага. A легкую добычу сразу чует, – сказал Теодор. – Я бы отменил заказ, только он тут же прискачет и снова тебя охмурит.

– Дети, жизнь начинает налаживаться, – вдохновенно сообщила мамочка, пропустив мимо ушей реплику Теодора. – Вижу, вижу, ждут нас большие перемены. Удача не за горами! Леопольд, куда я задевала свой восхитительный джин-тоник?

3

– Почему это мама решила, что нас ждет удача? – спросил утром Теодор.

– Кто его знает, – ответила я. – У нее ведь незаурядные экстрасенсорные способности.

Было десять утра, и мы потихоньку просыпались. Мамочка еще не вставала. Она спит подолгу. Иногда вообще не встает. Тогда мы приносим ей в спальню солодовое молоко, леденцы и засахаренный миндаль «Джордан». Она обсасывает сахарную корочку, а сами орехи не ест, чтобы было не так калорийно.

– Может, это потому, что мы получили в подарок набор столовых ножей? – предположил Леопольд. – Это же хороший знак. – Пирс закурил. – До чего вонючие у тебя сигареты, Пирс, – сказал Леопольд. – И как ты можешь курить в такую рань?

– Извини, – отозвался Пирс, но сигарету не потушил.

Леопольд открыл дверь. Вошли Лулу с Трейфом и принялись обнюхивать пол в надежде найти что-нибудь съестное. День для этого времени

года выдался на редкость теплый. Пепельница, которую никто не удосужился опорожнить, была забита окурками.

– Ты когда лег, Пирс? – спросила я.

– Я кино смотрел, – ответил Пирс.

В столовую, протирая глаза, вошла Мариэтта. Видно, она перед сном не смыла тушь – вокруг глаз у нее были черные разводы. Грудь ее просвечивала сквозь розовую нейлоновую ночнушку, застиранную до того, что местами ткань походила на рыболовную сеть.

– Доброе утро, – сказала я. – Кофе будешь?

– Оставь, пожалуйста, этот светский тон, – ответила Мариэтта.

– Прошу прощения, – фыркнула я.

– Кино было странное, – сообщила она.

– Ты тоже его смотрела? – поинтересовалась я.

Она не ответила, но волна презрения, вызванного моим идиотским вопросом, разлилась по всей комнате. Кофейник стоял на столе. Она взяла мою любимую кружку – белую керамическую, с немецким пастухом с одной стороны и сведениями о разных породах коров с другой.

– А свежего молока не осталось? – спросила она, беря со стола банку сгущенки с двумя дырочками в крышке.

Никто не ответил. Я попыталась послать в ее сторону ответную волну презрения. Она добавила молока в кружку с кофе.

– Что был за фильм. Пирс? – спросила я.

– Ну, типа крутой, – ответил Пирс, почесав шею. – Там был один парень, слуга. Или вроде того.

– И что?

– Он жил в большом таком доме, а хозяева уехали. Ну, и там случилось убийство. Короче, он нашел труп. Кто убил, я не понял. Типа того, страшно.

– Пирс, это же была комедия, – сказала Мариэтта. – Романтическая комедия.

– Да ну? – удивился Пирс. – Круто.

– Пирс, ты прелесть! – сказала я.

– Отвяжись, Мод. – Пирс потушил сигарету.

В комнату вошла мамочка в ярко-синем шелковом платье с перьевой отделкой, кое-где полысевшей. Она нацепила на нос резиновый поросячий пятачок и солнечные очки вверх тормашками.

– Очень смешно, – сказал Теодор с тоской и отодвинул от себя тарелку с хлопьями. – Когда-нибудь ели «Райс криспиз» с концентрированным молоком? Бр-рр…

Мариэтта взяла со стола банку и прочитала этикетку.

– Это сгущенное.

Мамочка сняла очки и пятачок.

– Давайте-ка обсудим наши планы, – сообщила она. – Я тут думала-думала и кое-что придумала.

– И что же? – спросила Мариэтта.

– Сейчас узнаете, – ответила мамочка. – Кофейку налейте.

Леопольд придвинул стул к стене, где висели кружки.

– Мам, тебе с воздушными шариками? – спросил он. – Или с древесной лягушкой?