На прозрачной планете
Шрифт:
И снова шагают верблюды по пустыне, песчаной, глинистой, каменистой, лесистой, соленой. Тарахтит танкетка, верблюды мягко ставят на горячую землю свои огнеупорные пятки. За ними, изнывая от жары, плетутся люди... и говорят:
о кубических километрах воды,
об оазисах, равных Фергане и Мургабу,
о зеленой полосе поперек пустыни, до самого Красноводска,
о хлопке, винограде, персиках, огородах и комбинатах и о том, хватит ли воды для черной металлургии или руду придется вывозить отсюда.
– Семьдесят кубических километров - это больше Аму-Дарьи, -
– Значит, вода тут не только аму-дарьинская. Нет ли притока соленых вод из Аральского моря?
– Вот и я думаю, как бы проверить, - замечает Сошин.
– Кристаллы соли мы находим легко, но тут соль растворенная.
Шесть путников, изнуренных, изнывающих от жажды, бредут по пустыне. Если пересохнет ближайший колодец, если проводник Абдалла заблудится, все они погибнут от жестокой жажды. Но жалкие обладатели маленьких фляжек рассуждают о морях и реках. Кто они - дон-кихоты, воображающие себя могучими владыками, или дервиши арабской сказки - те, что видели подземные клады обоими глазами, но стали слепыми для надземного мира?
– Есть ли уверенность, что вода не соленая?
– беспокоится Галя.
10
И вот наступила осень - южная осень, с таким же синим небом и беспощадным солнцем - почти таким же беспощадным. Только с утра на далеких горах громоздятся облака, но и они тают к полудню, так и не пролив ни единой капли. А в Москве идут дожди, блестят огни на мокрых мостовых, и толпы театралов охотятся за лишним билетиком, и скоро первое число - вступительная лекция...
– Не пора ли вам, ребята, домой?
– спрашивает Сошин ежедневно.
Но "ребята" отказываются. Только потому, что за окном они видят одинокий треножник. Бурение должно решить, оправдал ли себя подземный рентген, оправдалась ли "методика Сошина, зря они работали целое лето или нет и что прячется под пустыней - река или пологий прогиб? А если есть там вода, какова на вкус, не солоновата ли?
Треножник одиноко возвышается над равниной. Сошин настоял, чтобы ограничиться вопреки правилам одной-единственной скважиной. И Мустабеков, мастер-бурильщик, подвижной бакинец с маленькими усиками, говорит, разводя руками:
– Десять лет работаю, никогда не слыхал, чтобы на новом месте бурили одну скважину. Восемьсот девяносто метров бурить, да? А восемьсот девяносто первый уже не надо бурить, скажи пожалуйста?
– Каждая скважина стоит сотни тысяч, - возражает Сошин.
– Для того и изобретался подземный рентген, чтобы экономить эти сотни тысяч.
Бурение началось в конце августа. Пройдя поверхностные рыхлые пески, скважина углубилась в коренные породы. Вместе с Сошиным студенты приходили на вышку несколько раз в день. Они рассматривали шлам - обломки разбуренной породы, и керны - аккуратные каменные цилиндры, извлеченные из скважины. И как приятно было каждый раз убеждаться, что аппарат не подвел! Как радостно видеть воочию те самые минералы, которые темными пятнами мелькали на экране!
Все шло именно так, как предсказывал Сошин. Под слоем песка лежали обломочные породы, образовавшиеся из скатившихся с гор камней. В песках бурильщики дважды встречали
– Всегда бы с таким геологом работать!
Под песками и глинами начались известняки. Бурильщики извлекали из скважины чистые, светлые, похожие на сахар ноздреватые колонки. А на двести пятидесятом метре попалась даже прослойка угля. Но прослойка была очень тонкая, сильно засоренная глиной. Добывать здесь уголь не имело никакого смысла.
Потом пошел плотный красноватый песчаник. Виктор знал, что красный цвет признак сухого пустынного климата. Значит, и в те времена здесь была пустыня. А в промежутках приходило море или болото (уголь возник в болоте, известняк в море). Может быть, еще через миллионы лет опять придет море. Впрочем, теперь уже не придет само собой. Отныне только человек на земле распоряжается морями и пустынями.
400... 410... 420 метров! Результаты работы бурильщиков ежедневно вывешивались на доске у культбудки. И не только свободная смена, но и чабаны из окрестных совхозов приходили справляться, как подвигается многообещающая скважина.
600... 610... 620! Студенческая практика закончилась, наступил месяц, предназначенный для отдыха. Можно было поехать в Крым или на Кавказ, полежать у ласкового моря или же в Москве посидеть на диване с книгой в руках. Но Елена и Виктор медлили. Им хотелось дождаться воды...
850... 860... 870... С каждым часом напряжение возрастало. Проверочная съемка указывала все ту же цифру - восемьсот девяносто метров. Но на такой глубине аппарат мог ошибиться на несколько метров. Сошин сам затруднялся, не мог указать верхнюю границу водоносного слоя, нижняя вычислялась точнее, там начинался гранит. Итак, победы можно было ждать каждый день, каждую минуту, даже сейчас, когда Виктор сидел такой грустный над раскрытым дневником.
Хлопнула наружная дверь. Неужели нашли? Вот всегда так у Виктора: самое интересное он упустит.
Кто-то грузно ступил на крыльцо, приоткрыл дверь. В щели показалось знакомое лицо - круглое, смуглое, чернобровое.
– Посиживаешь?
– спросил Рахимов.
– А где начальник твой? Веди-ка его сюда на расправу!
– Что случилось, товарищ Рахимов? Начальник на вышке. Я сбегаю позову.
– Ах, на вышке? Значит, он знает, что там дошли до гранита?
– До гранита? Не может быть!
Сердце у Виктора замерло. Он хорошо понимал, что означает "дошли до гранита". Дошли до гранита - следовательно, встретили кристаллический фундамент, осадочные - рыхлые и растворимые породы кончились; никакой воды не будет и быть не может.
Виктор выскочил на крыльцо. Но Сошин уже возвращался в будку.
– Как оправдываться будешь?
– встретил его Рахимов.
– Скважина не дошла до проектной глубины, - быстро ответил Сошин.
– Надо бурить.
– Гранит бурить?
– Да, гранит.