На пути к Полтаве
Шрифт:
Особое впечатление на Петра произвели специально устроенный для него смотр флота и учебный бой в проливе Солент. Пальба линейных кораблей, парусные учения и сложные перестроения, исполненные с отменной слаженностью, захватили Петра и заставили о многом задуматься. В сравнение с увиденным многое, что прежде поражало воображение, сильно поблекло. Петр был буквально очарован английским линейным флотом. Как никогда прежде, ему захотелось подняться на палубу трехдечного корабля не почетным гостем, а хозяином, над головой которого ветер полоскал бы российский флаг.
Еще в Амстердаме Петр получил письмо от маркиза Карматена с известием о том, что король Вильгельм подарил ему яхту «Транспорт Рояль», построенную по проекту маркиза. Яхта отличалась изысканностью форм и скоростью. В Англии царь
Пьянство было общепризнанным пороком англичан. Во избежание судебных ошибок, вызванных винными парами, был даже издан специальный указ, запрещавший заседание военного трибунала после обеда. Высшие классы во времена Вильгельма пили преимущественно эль и вино — от испанского портвейна до французского кларета. Но Карматен был большим оригиналом. Маркиз пристрастился к перцовке, которая и Петру пришлась по вкусу.
Карматен обратился к царю с просьбой даровать монопольное право продажи табака английским торговцам. Для Петра табак — не просто удовольствие, а символ, нечто противоположное бороде. Если борода — знак старины, то курение, напротив, свидетельство приверженности к новациям. Не случайно, отправляясь в Великое посольство, царь разрешил продажу и курение табака. В новом указе старообрядцы увидели очередное подтверждение неблагочестия царя: он призывал православных людей уподобиться сатане, извергающему огонь и дым.
Продажа табака приносила казне немалый доход. Петр, конечно, понимал, что предложение Карматена в перспективе сократит эти поступления. Но царь остро нуждался в деньгах. За год путешествия было куплено столько товаров, что пришлось фрахтовать десять кораблей. Множество иностранных специалистов были приглашены на царскую службу, включая тех, кого уговорил сам Петр. Теперь все они ожидали выплат жалованья и денег на дорогу. Словом, за все надо было платить, но платить было нечем — привезенные сундуки с пушниной и деньгами давно уже были опустошены. Продажа монопольного права на торговлю табаком сулила некоторую финансовую передышку — английские купцы обязались тут же выплатить часть денег. Весной договор был подписан, и английские суда, трюмы которых были забиты под самую палубу табаком, отплыли в Архангельск.
В Англии, как нигде, проявились своеобразия диалога, который ведут люди, разделенные целой эпохой в развитии и культурными пристрастиями. Приведем один из примеров. Через несколько лет после поездки Петра в России появилась своя первая газета — знаменитые «Московские ведомости». Выпускать ее станут на казенный счет, по случаю, постепенно приучая подданных к новому для них виду информации. Почти одновременно с Россией в Англии стала издаваться ежедневная частная газета. За этим стоит не только факт существования устойчивого рынка новостей и готовность платить за них, но и совершенно другое состояние общества, элита которого участвует в политической жизни страны. Для царя подобная ситуация — экзотика. Когда король Вильгельм пригласил Петра на заседание парламента, тот не пожелал присутствовать в зале и наблюдал за происходящем через окно верхней галереи. Тотчас по Лондону пошла гулять шутка о редком случае в парламенте, когда один монарх сидел на троне, а другой — на крыше.
Шутка англичан сопоставима с шуткой Петра, выразившегося примерно так: «Забавно слышать, как подданные открыто говорят своему государю правду; вот чему надо учиться от англичан!» Не приходится сомневаться, что царь искренен. Однако он даже не задумался, почему государственный строй Англии предоставляет такую возможность. Гражданские права подданных — эта проблема совсем не волновала Петра. Требуя от окружающих говорить правду, он не часто мог ее услышать. Правда, особенно горькая, чаще всего звучала не по убеждению и потребности говорить правду, а по необходимости или из страха. Отсюда и получается это странное, если вдуматься в брошенную царем фразу, сочетание:
Близкий к царю Андрей Нартов как-то пересказал беседу Петра с Остерманом и Брюсом: «Говорят чужестранцы, что я повелеваю рабами, как невольниками. Я повелеваю подданными, повинующимися моим указам. Сии указы содержат в себе добро, а не вред государству. Английская вольность здесь не у места, как к стене горох. Надлежит знать народ, как оным управлять». Сам того не ведая, Петр привел самодержавный аргумент, который надолго станет краеугольным камнем официальной идеологии. Народ до вольности не дорос, потому европейское «платье не про нас». Но что значит, народ не дорос, и когда он сможет дорасти? У Петра и здесь было свое мнение, разделяемое, впрочем, всем российским дворянством. Когда на исходе царствования в сенате заговорили о создании на местах органов самоуправления по шведскому типу, с участием «простого народа» — крестьянства, последовало убийственное заключение: «…В уездех ис крестьянства умных людей нет».
И в Голландии, и в Англии Петр почти не изменял своим привычкам. Удивительно, что, испытывая неудобство от своих манер (или, точнее, их отсутствия), царь не особенно стремился соблюдать правила этикета. Возможно, потому, что он интуитивно чувствовал — в этих правилах много мишуры и пустого чванства. Петр был слишком самобытен, чтобы слепо следовать образцам. Его еще можно было «обтесать», но «отполировать» было никому не под силу. «Здешний двор весьма доволен Петром, потому что теперь он не так нелюдим, как вначале», — писал в Вену из Лондона имперский посол Хоффман. И тут же жаловался на царскую скупость и внешний вид. Ведет образ жизни, отличный от высшего света: рано ложится спать, встает чуть свет, в четыре часа утра! Везде ходит в матросской одежде, так что посол пребывает в некотором замешательстве — в чем предстанет царь перед императором? Опасения посла были напрасны. В Вене царь скинул матросское платье и стал ходить в платье голландском, повязав на шею поношенный шелковый галстук.
Царь, однако, не спешил покидать Англию. Здесь он нашел столько интересного, что ему пришлось несколько раз переносить дату отъезда. Но всему приходит конец. 18 апреля Петр отдал прощальный визит королю Вильгельму. Это была их последняя встреча, на этот раз довольно холодная: выше симпатий стояли интересы своих стран. Вильгельм сделал все, чтобы в канун Войны за испанское наследство высвободить руки своего вероятного союзника — Австрийской империи. Но это значило бесповоротно разрушить антитурецкую коалицию, а с ней — планы Петра. Царь был в курсе действий Вильгельма. Он огорчен и разочарован. Однако это и была усвоенная им европейская внешняя политика — улыбаться, одаривать, говорить комплименты и делать так, как выгодно и нужно.
Петр вернулся в Голландию, откуда в середине мая Великое посольство отбыло в Вену. По дороге Петр посетил Дрезден — столицу Саксонии, владетельный князь которой при поддержке царя был избран на польский престол. Сам Август в это время находился в Варшаве, однако Петра, союзника короля, встречали подчеркнуто пышно. Не располагая временем, Петр прямо ночью отправился во дворец осматривать кунсткамеру — «кабинет редкостей», в которой помещалось все, что могло поразить воображение человека: от рукотворных диковинок до всевозможных уродцев и ископаемых. Принимавший высокого гостя князь Фюрстенберг позднее писал: он привел Петра в кунскамеру в час ночи, где тот прибыл всю ночь. Особенно большое удовольствие царь выражал «при осмотре математических инструментов и других всяких ремесленных орудий, которых здесь большое количество». Похоже, князь был несколько удивлен «простонародными» предпочтениями Петра. Редкости, диковинки, уродцы — это куда ни шло, но инструменты ремесленников как предмет восхищения — это было выше его понимания. В этом была большая разница между гостем и сопровождающим. Петр был не простой посетитель, охочий до всего необычайного: он осматривал коллекцию со вполне профессиональным и осознанным интересом, прикидывая, что может пригодиться сейчас, что — в будущем, как предмет изучения.