На путях к Богу живому
Шрифт:
Бывают, к счастью, совестливые, честные и чистые язычники или безбожники, но бывают, увы, и бессовестные христиане, включая людей, формально во всем следующих тому, что ждёт от них Церковь.
"Христос невидимо стоит"
Бог, действительно, говорит с нами прежде всего и слышнее всего именно через нашу совесть. Более того, если совесть молчит, и я что-то делаю или, наоборот, останавливаю себя, ибо так надо, из чувства долга, в силу того, что того требует закон, положено по традиции или по той причине, что делать это велит духовник, — это опаснейший признак духовного сна или дремоты. Что же касается духовника,
А батюшка? Он должен постараться дать этот совет так, чтобы его услышали. Достучаться до сердца прихожанина, разбудить его, но ни в коем случае не давить на него и не ломать его при помощи своего авторитета, ибо христианство — есть наш свободный выбор, наш свободный ответ на призыв Иисуса:"Придите ко Мне". Священник, который на исповеди действует методом требований или запретов, не достигает главного. Исповедь — это удивительный момент личной встречи со Христом как для иерея, её принимающего, так и для того, кто исповедуется. Момент, когда у человека появляется возможность раскрыться перед Богом, как цветок, когда он распахивает навстречу солнцу свои лепестки.
Сколько раз и со мной бывало, когда я приходил на исповедь, видя в себе (воспользуюсь словами Гумилева)"скользкую тварь", а уходил, сияя, чувствуя себя выздоровевшим и окрепшим, а, главное,"чуя за спиной ещё не появившиеся крылья". И всё это только потому, что священники, у которых я бывал, не обрушивали на меня свой гнев, который во многих случаях был бы, разумеется, уместен, а находили способ показать путь, идти по которому зовёт меня Христос, и те белоснежные вершины, что должны стать для меня хотя бы сколько-то ближе.
Исповедь до сих пор всегда заставляет меня вспоминать о том, как в начале 70–х гг. я провел два лета, работая на Кавказе, в Карачае. Эльбрус, как только он показывается впереди, до такой степени приковывает к себе взгляд своей ослепляющей громадой, что начинаешь неминуемо стремиться вперед, чтобы быть к нему, пусть на километр, два или три, но ближе.
Такая же тяга к тому, о чем в Евангелии говорит Иисус, и вообще к Евангелию как к цели появляется, когда приступаешь к таинству покаяния. Не случайно о. Киприан (Керн) в одной из своих книг просит священника, чтобы тот никогда не забывал сказать приступающему к исповеди:"Се, чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое", ибо не в нашем поучении, а в Его, в сущности, уже видимом нами присутствии заключается чудо покаяния.
Peccatum originale
Среди людей, с которыми сводила меня жизнь, было немало нравственно чистых и добрейших, но неверующих людей, атеизм которых меня, по правде говоря, смущал, ибо я видел в них достойные подражания черты, которых не было у меня, верующего. И жили они (видно, по той причине, что не читали книги, о которой я упомянул вначале) как раз по совести.
Меня удивляло, почему они, носители этих черт, не верят в Бога. Они же неверие своё (а, как оказывалось на самом деле не неверие даже, а просто неприятие Церкви) в большинстве случаев объясняли именно тем, что не могут принять исповедь, в которой видят что-то вроде душа, что необходим для каждого, кто выпачкался в грязи или просто взмок от пота. Отталкивала от Церкви их именно исповедь, и совсем не в силу того, что на ней надо говорить всё, а только потому, что казалась им процедурой, освобождающей человека
Разумеется, виноваты тут были не они, а те, кто не сумел им объяснить, что такое исповедь на самом деле. Исповедь, которая даёт нам силы взять именно эту ответственность на свои плечи.
Если мы внимательно вчитаемся в книгу Бытия, то довольно быстро поймем, что грех Адама заключается совсем не в том, что он нарушил запрет, простодушно откусив от предложенного ему Евой яблока, а равно и не в интимных отношениях его с женой, как было принято думать в эпоху Возрождения. Peccatum originale или первородный грех, о котором говорит Библия, состоит совсем в другом — в безответственности. На прямо заданный Богом вопрос:"Не ел ли ты?"Адам, как известно, отвечает:"Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел".
Вот тут и происходит грехопадение! В этот момент у Адама была прекрасная возможность сказать"да, ел", но он ею не воспользовался, а пошёл по совсем другому пути — обвинил во всем и Еву, и Бога, одной фразой отказавшись от всякой ответственности сам и одновременно найдя виноватых. Совсем не исповедь, а безответственность и наше бездействие или пассивность приводят к параличу совести.
Один на один со своей совестью
Гоголь говорит в написанной в 1846 году"Развязке Ревизора":
"Но страшен тот ревизор, который ждёт нас у дверей гроба… Будто не знаете, кто этот ревизор? Что прикидываться? Ревизор этот — наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя… вдруг откроется перед тобою, в тебе же, такое страшилище, что от ужаса подымется волос".
У Чехова есть повесть"В овраге", где один из героев говорит:
"Когда меня венчали, мне всё было не по себе. Как вот возьмешь из-под курицы яйцо, а в нем цыпленок пищит, так во мне совесть вдруг запищала, и, пока меня венчали, я все думал: есть Бог!"
Именно Чехов обратил внимание на то, что неправильно думать, будто совесть пробуждается от веры. Все происходит как раз наоборот: вера в конце концов становится чем-то естественным и необходимым, когда у человека просыпается совесть. В письме В. С. Миролюбову (от 17 декабря 1901 г.) Чехов писал:
"Нужно веровать в Бога, а если веры нет, то не занимать её места шумихой, а искать, искать, искать одиноко, один на один со своею совестью…"
Чехов не только понял, но и сумел показать, что эта особенность — способность откликаться на голос совести — заложена в самом физическом существе человека. Это не то, что приобретается благодаря воспитанию, а нечто такое, что уже есть в нас. Поэтому убить совесть очень непросто, но можно — и это мы знаем из нашей собственной истории.
Советская власть самыми разными путями, иногда в высшей степени профессионально, старалась отучить человека быть добрым, заглушить в его сердце голос совести, сделать так, чтобы он разучился чувствовать. Делали это и упрятывая инвалидов в закрытые интернаты, словно их вообще нет, и скрывая статистику, касающуюся тяжелых заболеваний, детской смертности, детской онкологии и т. д., и приучая к тому, что нищим подавать не следует, ибо все они миллионеры, а о тех, кто действительно нуждается, позаботится государство, и создавая атмосферу строжайшей секретности вокруг детских домов для тех, от кого отказались родители в силу их нездоровья и проч.