На раскаленной паутине
Шрифт:
Когда Журавлев проезжал мимо той самой бензоколонки, у него кольнуло в затылке — как напоминание о его последней ночи и о его собственном разгильдяйстве.
Ничто не задевало Вадима так, как промахи в собственной работе, а кроме нее, в его жизни ничего не осталось. Журавлев по праву считал себя профессионалом, и если ему пытались доказать, что он лох, то сыщик свирепел и вставал на дыбы. Но факт оставался фактом: прошедшей ночью ему утерли нос. Согласие взяться за заведомо провальную операцию во многом диктовалось не обещанным гонораром,
Весь путь они молчали. Лика видела его хмурое озлобленное лицо и не хотела подливать масла в огонь. Лучше придержать язык за зубами и дожидаться своего часа. А пока притвориться послушной овечкой. Надо ему показать, на что она способна, разговорами твердолобого не убедить.
Лика всегда добросовестно относилась к своей работе, какой бы она ни была, даже когда еще училась в школе, и после уроков надевала брюки, куртку, прятала волосы под кепку, перекидывала тяжелую сумку через плечо и мерила этажи, разнося почту. Ее называли своим парнем и угощали сигаретами. Но к куреву она так и не привыкла, да и вином особо не баловалась.
Ей приходилось мыть машины и окна витрин в магазинах, сидеть нянькой с чужими детьми, выгуливать чужих собак и даже колоть дрова. Она знала, как достается сегодня трудовая копеечка.
Повзрослев, она создавала в своем воображении образы принцев, но в жизни встречала только избалованных молокососов. Она не верила в сказки, но оставалась мечтательницей.
До места они добрались без приключений. Проехав мост через реку Мзымта, они свернули к морю на Голубую улицу. Еще немного — и ближе к парковой зоне появились белокаменные особняки сильных мира сего. И хотя дома не были похожи друг на друга, все вместе они составляли единый архитектурный ансамбль.
Журавлев снизил скорость. Возле дома Зернова толпились люди, похожие на репортеров. Кто-то пытался протиснуться в калитку, но их отстраняла охрана. «Странно», — подумал Журавлев. Никакой охраны в доме Зернова он не видел, а если она там и была, то в ее надобности не было нужды при сопровождении его с вокзала домой.
Побитые колымаги вроде той, на которой приехали они с Ликой, стояли у обочины.
Вадим проехал мимо дома и остановился метрах в ста дальше от общей своры.
|— Что их могло привлечь сюда? — удивленно спросил Журавлев. — Значит, где-то как-то просочилась информация. Но какая? Не нравится мне эта сходка. — Мне тоже.
— Виктор Зернов не такая фигура, чтобы уделять ей столь значительное внимание.
— Сиди в машине. Я постараюсь разведать обстановку. У меня это лучше получится. Я знаю подходы к газетчикам. Мне приходилось иметь с ними дело. Тебя-то они точно за своего не примут.
— Пожалуй, вынужден с тобой согласиться.
Лика взяла сумочку и вышла из машины.
Журавлев наблюдал в зеркало, как она легкой непринужденной походкой перешла дорогу и как бы ненароком оказалась
Этот улей выглядел чем-то чужеродным в тихом сказочном уголке с живописным ландшафтом. Идеальное место для тех, кто предпочитает спокойную и размеренную жизнь. Если, конечно, на нее хватает денег.
Спустя минут десять к дому чиновника подъехал черный лимузин. Шофер остался на месте, а двое мужчин, лет под тридцать с небольшим, вышли из машины и направились к воротам. Их пропустили без задержки. На улице стояла жара — градусов тридцать, а ребята парились в костюмах. Журавлев причислил бы их к представителям спецслужб, но те на дорогих иномарках не ездят.
Сидеть и жариться в «жигулях» ему надоело. Вадим вышел на свежий воздух.
Вскоре калитка вновь открылась, и из нее вышли те же двое. С ними женщина. Высокая платиновая блондинка. Слов нет, женщина обворожительная, будто сошла с обложки французского журнала. Такими принято любоваться, но только не иметь с ними дело. Всю жизнь загубишь. Еще одно чудо света. Дама прошла к лимузину, ей открыли дверцу, и она исчезла под крышей бронированной махины. Удивительно, но ни один из репортеров даже не дернулся с места. Видимо, и у них существует табу.
— Сладкая конфетка, не так ли? — раздался сипловатый голос за спиной Журавлева.
Он обернулся. Перед ним стоял парень лет тридцати, но уже с глубокими залысинами, массивным крючковатым носом и квадратной челюстью.
Одет небрежно, но, судя по висящему на шее фотоаппарату, тоже газетчик.
— Да, приятель. Такие конфетки принадлежат ребятам не с нашими доходами, — не унимался репортер.
Что он знает о его доходах, разозлился Журавлев. Или судит по жеваному костюму и Светкиной колымаге?
— Кому же она принадлежит? — бросил он через плечо.
— Это жена председателя городской Думы Берзина. Зовут ее Елочка Иконникова. В миру Елена. Бывшая королева красоты Краснодарского края и всего Кавказа. А Берзину уже за полтинник перевалило.
— Разве он живет в этом доме?
— Нет. Берзин живет через дом. Но жены Берзина и Зернова — неразлучные подруги. Вот только мужья у них хлипкие. Один две недели носа на улицу не кажет, и второй захворал. Острый сердечный приступ.
— А вы, как стервятники, уже кружите над предполагаемой мертвечиной.
— Каждый сам выбирает свою дорогу. Твоя не каждого интересует.
Репортер вынул из кармана газету и протянул Журавлеву.
— Почитай на досуге. Тебе будет интересно.
Он сел в облезлую «пятерку», развернул машину и на секунду притормозил возле Вадима. Неожиданная вспышка ослепила Журавлева.
— Снимочек на память, приятель. Еще свидимся. Керосинка задымила и умчалась.
— Идиот!
Журавлев опять сел за руль. Развернув газету, он увидел собственную фотографию на полполосы. Его чуть не подбросило на месте. Успели! Снимок сделан с фотографии на паспорте. Заголовок гласил: «Осторожно! Маньяк на курорте».