На рубеже веков. Дневник ректора

Есин Сергей Николаевич

Сегодня же я познакомился с нашим министром Владимиром Михайловичем Филипповым. Он приехал за час до Путина, и мы очень славно поговорили с ним о проблемах русского языка и литературы. Как всегда, интересно вел беседу Александр Иванович Горшков. Снова встает проблема русского языка, мы в два голоса убеждали министра, что никакой общественный совет по русскому языку ничего не решит. В этом государстве за язык и литературу должен отвечать наш институт. Владимир Михайлович поддержал мою идею литературного минимума.

Владимир Владимирович, когда его спросили о собственности на землю, сказал: «Вот в Германии, например, вы можете быть собственником леса, но вы не сможете без разрешения властей вырубить ни одного дерева». Почти тут же из президиума я тихонько так говорю: «Значит, купить вишневый сад можно, но вырубить нельзя». Путин немедленно: «Без разрешения нельзя».

Интересный и жесткий вопрос задал Александр Александрович Зиновьев. Смысл его заключался в том, долго ли он, Путин, продержится и дадут ли ему возможность довести додуманное до конца. Вл. Вл.

ответил, что постарается быть на этом посту долго. Лично я думаю, что Ельцин, видя такую растущую популярность премьер-министра, снял бы его и сам, но это его единственный шанс получить гарантии после отставки. Наверное, и его окружению Путин, с его хваткой, его государственным и русским умом, стоит поперек горла. Но собственная свобода и жизнь дороже.

Не утерпела и с вопросами-«сентенциями» выступила Мариэтта Омаровна. Вопрос был так долог, что у меня возникло ощущение ее лекции, и я стал обдумывать, как бы ее прервать. Привыкла барышня, что ее всегда слушают, открыв рот. Заслуженный тренер России по дзюдо чуть заметно пожал плечами. Чувствовалось, что многое, о чем говорил Путин — о Чечне и экономике, — ее раздражает. Ей не нравится, вернее, она не советует переходить Терек и подходить к Грозному. «Уже перешли», — меланхолично отмечает премьер-министр. Она, кстати, единственная, хотя вопросы задавал и А. А. Зиновьев, между прочим, писатель с мировым именем, представилась по полной катушке: и профессор Литинститута и член Президентского совета, и член Комиссии по помилованиям. Это не просто я говорю, а почти сам Президент! Остро стало чувствоваться, что время демагогии шестидесятников прошло, прошло и время говорить таким вихляющим образом, как Мариэтта Омаровна. А я-то кто сам? Я-то другой?

Я все-таки не вытерпел и устно почти выпросил у премьер-министра военную кафедру для института.

Эту встречу пришлось вести мне. Я отметил, что мы наконец-то дождались, что премьер-министр начинает свою деятельность с Литературного института. В конце я сказал, что Путин производит впечатление премьера — НЕ сказочника.

Новостей у меня за день, что я на работе, хоть пруд пруди. Говорил с заочницей Мариной Гринберг, она откуда-то из Сибири. Она была у меня и летом. В заявлении пишет, что ее родители уезжают в Израиль, на нее давят, и единственная возможность ей не поехать и остаться — это перевестись на очное отделение. Она на втором курсе. В ее зачетной книжке тройки, учится неважно, способности, видимо, средние. В качестве пробного шара я посоветовался с М. О. «В нашей свободной стране никто не может принудить кого-либо уехать». Знакомые слова. Кажется, девочку надо переводить, хотя на втором курсе у меня нет ни одного свободного места. Уже заранее знаю, что, если переведу, с этой девочкой у меня будут сложности. Жаль, нет в Москве Станислава Юрьевича Куняева, у которого Марина учится. Какое у него мнение?

16 октября, суббота. Утром неожиданно меня повели на исследование желудка. Делать будет тот же врач, Сергей Петрович, который проводил мне бронхоскопию. Все прошло хорошо, как и в прошлый раз, я был восхищен работой врача и медсестры. Такое ощущение, будто ты на концерте сыгравшихся музыкантов. Но интересна причина, по которой Нина Петровна меня направила. В моей истории болезни, которую мне дали и которую я понес, стыдливо прикрыв газетой «МК», с интервью Олега Павлова, где он по обыкновению «навязывает» себя, итак, в истории болезни оказалась такая запись: «…в связи с отягченной наследственностью, брат умер от рака». Это, конечно, работа моего племянника Валеры, побеседовавшего с врачом. Если бы мой замечательный племяш еще вспомнил, что и его бабушка, моя мать, умерла от рака, тут Нина Петровна нашла бы еще какую-нибудь сферу исследований.

Пришлось ехать на работу: в связи с приездом премьер-министра, я перенес обед, который был назначен с немцами. Было 14 человек, все старые знакомые — Легге, Рексус, Цир, который прочел у нас лекцию по теории перевода, Барбара, Зибила, новый заведующий кафедрой славистики в Марбурге доктор Иблер. Последний мне, кстати, очень понравился. Поговорили, немцы признались, что министр культуры иx не принял. Из наших: Зоркая — на плечах которой все эти выступления, С. П. — весь желтый от переутомления, Гусев — как глава московской писательской организации, я и Никита Гладилин — который открылся мне во время этих немецких семинаров как блестящий переводчик.

По пути в институт, на метро, заехал в аптеку на Старом Арбате, купил коробку пульмокорда — она стоит 1600 рублей, а это мне в лучшем случае на неделю.

18 октября, понедельник. Плохо спал, вчера поссорился со всеми домашними. У B. C. паническое стремление общаться и занять все мое время и всю мою жизнь только собой. При этом неадекватное ощущение собственной значимости и самостоятельности. Это типичный наглый, упорный и безжалостный духовный шантаж. Есть ли еще муж, который в этом ее состоянии оставался бы преданным и верным. Нет, он еще должен обязательно страдать с ней вместе ее страданиями и даже не вспоминать свои собственные трудности, как несущественные.

Утром выглянул в окно, на кустах в больничном дворе, на траве кусочки чего-то белого, мне сначала показалось, что это какие-то выжатые осенние ягоды, которые я раньше не замечал. Нет, — снег.

Вчера чуть-чуть двинулся Сталин. Очень самоуверенно с моей стороны было браться за эту книгу. Никаких информационных открытий я не сделаю, только интонационные. Читаю Радзинского, много

фактического материала, но невероятная злость и подозрительность. Сталин и провокатор, и убийца, и неврастеник, но нигде, что он — гений. Удивительно, что у некоторых писателей нет никакой жертвенности, но зато сколько мстительности. Почему же они не хотят переделывать собственную священную историю? Ведь если даже не трогать первого братоубийцу Каина (отсюда «окаянство»), сына Адама, от которого ведет свою родословную племя Моисеева завета, то и в признанных библейских героях вероломства хватает. Вот патриарх Авраам. Бежав с семейством и челядью от голода в благоденствующую землю египетскую, он представляет фараону свою жену красавицу Сарру, как сестру, чтобы самому не стать жертвой завистников. Этим он, естественно, вводит приютившего их властителя в грех. То есть отдает жену на поругание, правда, получив за это много земли со всякой живностью и рабами, но и поставив благодетеля под кару Господню. «Что ты это сделал со мною?» — только и мог беспомощно вопросить фараон. Так же провокаторски сын Авраама Исаак, женатый на прекрасной Ревекке, поступает с царем филистимским Авимелехом, в чьих владениях он с домочадцами оказался по причнне все той же бескормицы на родине. И опять изумленное: «Что это ты сделал с нами?» Конечно, в от отношении инородцев все средства хороши, особенно если те занимают «предназначенную» тебе территорию, и мировая история дает нам возможность неоднократно в этом убедиться. Однако же внук Авраама Иаков хитростью вынуждает уже единокровного брата-близнеца Исава продать свое первородство за чечевичную похлебку, столь лакомую для многих в дальнейшей человеческой истории. И царь Давид, возжелавший чужую жену Вирсавию, ничтоже сумняшеся, отправляет на смерть ее мужа Урию, своего преданного военачальника. И тем не менее с великим, и справедливо, почтением говорится «Бог Авраама и Исаака», «род Давидов», а второе имя Иакова — Израиль («боровшийся с Господом») — стало названием государства. Значит, собственная история в восприятии библейцев, как и в восприятии русского человека его история, — это некий рок, уже ушедшее, поглотившее порой и самое дорогое, но оно от Бога, все надо принимать. Когда русский человек сопротивляется, то несчастий становится больше. И виной этого, чаще всего, бывают теории, пришлые или сказочные (о «добром» царе, например). Почему же нынешние апостолы демократии, оптом обратившиеся из Савлов в Павлов, уже не трижды, как Петр, а бессчетное число раз отрекаются от отеческого прошлого? Не хватит ли нам теорий, не учитывающих нашего менталитета?

Кстати, вызывает восхищение, как четко в Книге Бытия прописана идеология прогресса. Ведь Каин, старший сын Адама, был пастухом, то есть кочевником, младший Авель — земледельцем, то есть оседлым, его жертвоприношение было предпочтительнее Богу, возбудив тем самым ревность брата. И на том этапе человечьего развития Авель, как впоследствии Христос, должен был стать великомучеником нарождающейся цивилизации. Знак свыше подан. Прошло время, и уже землепашец Иаков мирно, хотя и обманно (потому что ослепший — в буквальном, а может, в переносном смысле — папа Исаак, не разгадав глубинной подоплеки знака, делал ставку, как принято, на старшего сына), вторично обыгрывает вольного зверолова Исава, по подсказке разумной мамы Ревекки, добившись отчего благословения. Жизнь потекла в предуказанной колее, тряся телегу человечества на ухабах, подчас, по греховности людской, ввергая ее в бездну. Поколение ХХ века, мое поколение, пересело на ракеты и вышло в космос, став будто ближе Богу. Правда, ракетами уже и грозя друг другу, то есть явно от Бога удаляясь. Но стоит ли и тут злобствовать? Это уже книга НАШЕГО БЫТИЯ, которую, возможно, напишут, все осмыслив, потомки…

Все приведенные выше ветхозаветные сокровища я накопал в дополнение к журнальной публикации дневников, когда один доброжелательный читатель указал мне, что я спутал филистимлянку Далилу (или Далиду?), коварно спроворившую на муки иудейского силача Самсона, с еврейкой Юдифью (или Иудифью?), которая так же патриотично отрезала голову ассирийскому военачальнику Олоферну. Единственное, что могло связать их в моей памяти — это постельный способ усыпления мужской бдительности (в православной Библии, кстати, нет Учительной книги Юдифи, не думаю, что здесь повлиял метод расправы чеченских экстремистов с нашими солдатами, попавшими в плен, — чистое варварство, отделяющее его адептов и от ислама, и от Аллаха). Попутно я наткнулся на нечто, достойное подражания. В России никогда не было государственно установленных Дней ликования по поводу извода некоторой части «людского поголовья», грозящей сохранности народа и страны. День Победы в Великой Отечественной войне мы и раньше отмечали «со слезами на глазах», теперь-то тем более. А такие судьбоносные события, как сражение на Чудском озере с псами-рыцарями или, еще хлеще, Куликовская битва с Золотой Ордой, скромно вспоминаем лишь по большим юбилеям, через столетия. Для сравнения: иудеи не забывают, что в глухой древности, как рассказано о том в Книге Есфирь, их предки истребили около 100 тысяч персов по наводке «малого человека» Мардохея и указу персидского же царя Артаксеркса. Скажут: жанр фольклора предусматривает гиперболизацию любого пустяка для большого впечатления у грядущих поколений. Не спорю, наверняка и убито-то было несколько десятков или вообще один «Соловей-разбойник», как у Ильи Муромца. Но — иудеи ВСЕГО МИРА ежегодно празднуют в честь этой легенды Пурим, праздник мщения, или жребия, склонившегося в их пользу, о чем нам сочувственно живописал один из телеканалов, не буду тыкать пальцем — какой. Прав, ох прав был Ленин: учиться нам нужно, учиться и учиться.