На самом деле
Шрифт:
Ага, все по инструкции и по правилам.
А пацанов жалко, конечно. Это ж, понимаете, будущие отцы. И защитники наши будущие. То есть, могли бы стать защитниками.
Четверо пацанов… Эх…
Да, я был крепко выпивши. Мы в тот день с другом встречались. Он давно в городе не был, а тут вот получилось встретиться. Ну, вспомнили молодость, поговорили, кто и кого видел… Что пили? Водку, конечно. Самый мужской напиток.
А что вы на меня кричите? Ну, да, учитель я, и что теперь? Уже мне и дома выпить нельзя? Вы бы лучше на своих кричали
Рассказать, как все было? Вот при них при всех? Ну, хорошо. Хорошо… Да уже рассказываю, не шумите!
День был хорошим, теплым. Экзамены закончились, отметки все выставлены. Завтра – суббота. А тут как раз друг прилетел на целую неделю. Он тут же мне позвонил. Я сгонял на машине за ним. У меня «аудюха» – пожилая, но еще на ходу. Встретились, закинули вещи домой. Потом заехали в магазин, закупились всяко. Все под разговоры, не слишком торопясь. Поэтому ко мне попали уже к вечеру.
Я поставил картошку жариться, а он овощи резал. Водку сразу кинули в морозилку. Сок – остужаться. Чисто по-мужски все было: картошка прямо со сковороды, нарезка овощей, соль-перец, лук-чеснок и все такое. Водка уже остыла, наливалась медленно и густо.
Ну, разговоры пошли, кто и что и как. Успели выпить пол литра.
В голове уже чуток звенело, но самый чуток. Мы же закусывали крепко, да и не пили залпом свой стакан. Так, по стопочке, по чуть-чуть, по полтинничку, по второму…
А тут, слышим, сработала сигналка на моей машине. Я из окна кнопкой отключил. Через пять минут – снова воет. Я снова – кнопкой. А она опять. Уже ночь на дворе, спят все, а тут моя машина надрывается. Вот что бы вы сделали? Я так ключи взял, на улицу выскочил. Прямо вот, в чем был – в шлепках.
Нет, кататься никуда я не поехал. И ваш сарказм мне вполне понятен. все было совсем не так.
Я вышел из двери, вижу – тень какая-то у машины. Только хотел закричать, чтобы шел дурак куда подальше, а то ведь за себя не отвечаю. Да еще и друг у меня на кухне – услышал бы, помог. Но тут меня зажали, как в кино. Двое за руки взял крепко-крепко, а один – пнул… Ну, сами понимаете, куда пнул. Я ключи выронил, согнулся, но парни крепкие – потащили. У меня же ни крикнуть, ни охнуть – просто даже вдохнуть не могу.
У машины был Стрельников. Они его еще Дубом называли. Стали меня перед ним на колени ставить. Стали угрожать. Спрашивали, за что я Дубу поставил двойку, и ему теперь из-за меня этим летом пересдавать придется. А когда я попытался что-то сказать, Иващенко, ну, который у них за Атоса всегда, ткнул меня ножом в спину. Так, чуть-чуть, но кровь пошла, я почувствовал. А сам он, смотрю, какой-то взвинченный, дерганный. И вижу – ему это дело с ножом очень нравится. Он сразу мне еще и еще резанул. И просто вот прыгает вокруг, мол, дайте, я ему все объясню. Мол, он нам не только все расскажет, он сейчас в школу поедет и сам оценку переделает.
Было страшно. Потому что про него говорили, что целое кладбище животных у него. Мол, мелочь всякую пытает и потом закапывает за домом.
Потом они меня били. Они умели бить. Было больно так, что только сипел сквозь зубы. И все думал, что же там друг, что ж он не выходит на помощь. А друг как раз придремал. После самолета, да после водки этой – сморило его в тепле и тишине.
Тут им стукнуло в голову, что действительно в школу надо ехать. Мол, у них все за одного, а потому они тут кого угодно – в хлам. Но другу помочь надо. Нельзя, мол, Дуба на переэкзаменовку. У него по дому дел много.
Иващенко сел сзади и все колол меня ножом в плечи и в шею. Кольнет, надавит – отпустит. Кольнет, кровь пустит – отпустит. Я в зеркало гляжу, а он совсем уже мутный какой-то. Такой и убить может.
Что? Климов? Это вот ваш Портос? Он как раз и бил. Удар у него мощный. И знает… То есть, знал, куда и как бить.
Сели все в машину. Я пристегнулся. Справа был как раз Стрельников. Он сказал, чтобы я не боялся. Если все сделаем, как надо, так отпустят меня сразу. А у самого – тоже нож. Длинный и узкий такой. И я же знаю, что своих свиней он всегда сам бил. Да знаю, знаю, что на бойщика в семье денег просто не было, а мясом они теперь не берут… Но вот нож – был.
И эти трое сзади.
Поехали.
А они под кайфом, что ли. Быстрее, быстрее – кричат. И Иващенко, Атос ваш, кровей благородных, все сильнее и сильнее колол сзади. Все плечи изрезал. И смеялся, что знает, как надо, что не истеку я кровью до смерти, что это все – для учебы. Чтобы, мол, знал учитель свое место и не рыпался.
Вот попробуйте вы за рулем, все быстрее и быстрее, и эти маньяки…
Да, маньяки! И не кричите тут! Я, как обещал, всю правду!
Тут вот кочка какая-то попалась, что ли. Нож у него сорвался, похоже, и прямо по кости мне. Боль была такая, что в глазах почернело. Только и слышал крик – куда, падла – и все.
Очнулся уже в овраге. Ремень спас и подушки. А Стрельников не пристегивался. Он так и вылетел в окно, наверное. Ну, а сзади…
В общем, я теперь, выходит – пьяный убийца.
А дети ваши – голуби белые.
Да, решайте, что хотите! Мне тут все равно теперь не жить. Все равно куда-то деваться. Так хоть и в тюрьму. У нас же смертная казнь все равно под запретом…
***
– Это ведь ты все придумал, да? Сам придумал? Это же не взаправду все было? ты зачем такое страшное рассказываешь?
– Да, это я все придумал. А по-настоящему все было совсем не так. Они избили, отпинали своего учителя до бессознательного состояния, с гоготом сели в его машину и поехали кататься по городу. Не справились с управлением, въехали в столб. Со смехом вывалились наружу, кинули ключи с моста в овраг – пусть поищет – и пошли по домам. Потом у всех была длинная жизнь, семьи, дети. То есть, не была, она и сейчас есть – эта жизнь. Иногда, редко-редко встречаясь случайно где-то здесь, они вспоминали эпизоды своей безбашенной и бесшабашной юности, смеялись, хлопали друг друга по спине – а он-то, а он, а ты ему раз-раз-раз, а он хр-р-р, а я – бац…