На серебряной планете (др. изд.)
Шрифт:
Сегодня я провел несколько часов на Кладбищенском острове. Прежде, много лет назад, я любил подолгу сидеть там и думать о прошлой жизни ныне оцепеневшего лунного мира; теперь я снова стал часто туда наведываться, но, сидя на изрытом могилами зеленом холме над морем, я думаю лишь о Марте, Педро, о Томе и о себе; может, вскоре и я — наконец! наконец! — успокоюсь рядом с ними.
Когда я там сегодня сидел вот так и смотрел на спокойную морскую гладь, нашла на меня вдруг такая безмерная скорбь, такая
Чувствую, что дальше жить невозможно. И что меня, собственно, держит в этом мире? Страдания, скорбь, тоска, жесточайшее одиночество — все это я уже пережил, и давно никому я не нужен; пора уходить.
Да, так и есть — пора уходить. Хочу только еще раз увидеть Землю, посмотреть на этот светлый шар, висящий в лазури, на щиты материков, медленно движущиеся по его поверхности, и на проплывающие над ними белые пятна облаков, хочу еще раз напрячь зрение: может, распознаю ту страну, где я родился… а потом…
Когда я греб обратно к побережью, замысел мой созрел. Поеду в Полярную Страну, чтобы хоть посмотреть на Землю.
С таким решением приближался я к дому, мысленно планируя всю эту поездку и обдумывая, что нужно будет сделать для подготовки к ней.
На пороге летнего домика я увидел Аду. Она пришла в обычный час и, не застав меня, терпеливо дожидалась, когда я вернусь. Сердце мое было так переполнено надеждой снова увидеть Землю хоть издалека, что я не мог сдержаться и поделился своими замыслами с Адой.
— Слушай! — воскликнул я, когда она приветствовала меня — Скоро уже я уйду от вас!
Она посмотрела на меня с той таинственной, маниакальной почтительностью, которую всегда проявляет в обращении со мной, и после паузы ответила:
— Я знаю, Старый Человек, что ты уйдешь, когда захочешь… но…
Никогда еще, пожалуй, не была мне до такой степени неприятна эта странная манера обращаться со мной — впрочем, мне уже следовало бы к ней привыкнуть. В первый миг сердце мое сжалось от ощущения невыразимого одиночества, мучительной горечи, а потом вдруг злость меня разобрала.
— Хватит с меня этих комедий! — закричал я, топнув ногой. — Я уйду, когда мне захочется и куда мне понравится, но ничего в этом нет ни таинственного, ни необыкновенного! Иди к Яну и скажи ему, что мне завтра утром понадобятся ездовые собаки — я отправляюсь в Полярную Страну.
Ада не ответила ни слова и пошла выполнять мой приказ.
Часа через два я заметил, что перед домом собрался народ. Ян с братьями и дети их — словом, все, не исключая и женщин, стояли с непокрытыми головами и молча, боязливо поглядывали на дверь. От них отделилась Ада и стала на пороге. Она была в торжественном одеянии: на голове сверкал венец, ожерелья из громадных кроваво-красных янтарей и голубоватых жемчужин свисали с ее шеи до самого пояса. В руке она держала посох, сделанный из позвонков пса, отшлифованных и плотно нанизанных на длинный медный прут.
— Старый Человек! Мы хотим говорить с тобой!
Меня охватила невыразимая ярость. В первое мгновение
Общий одобрительный гомон, поднявшийся после слов Ады, немедленно утих, как только я появился на пороге. В тишине слышался только плач младшего внука Яна и отчаянный приглушенный шепот матери:
— Тише, тише, а то Старый Человек рассердится…
Безграничная жалость овладела мной.
— Что надо вам от меня? — спросил я, отстраняя Аду.
Тогда Ян выдвинулся вперед. Он с минуту смотрел мне в глаза взглядом беспомощного оробевшего карлика, наконец оглянулся, словно рассчитывал набраться отваги при виде товарищей, и проговорил:
— Мы хотим просить тебя, Старый Человек, чтобы ты от нас еще не уходил.
— Да, да! Не уходи еще! — повторили за ним тридцать с лишним голосов.
Была в них такая боязнь и такая мольба, что я снова почувствовал волнение.
— А что вам до моего ухода? — спросил я скорее самого себя, чем их.
Ян немного подумал, а потом медленно заговорил, явно с трудом увязывая в фразы свои смутные, разбегающиеся мысли:
— Мы были бы одни… Пришла бы длинная ночь и мороз — о! злой мороз, он кусается, как собака, — а мы были бы одни… Потом Солнце взошло бы, а тебя бы не было, Старый Человек… Ада, — тут он оглянулся на стоящую рядом «жрицу», — Ада говорила нам, что ты знаком с Солнцем и еще с другой звездой, которая больше Солнца, она таинственная, иногда черная, а иногда светлая… Ада видела ее, когда была с тобой там, на севере… Она говорила, что ты оттуда пришел и что ты говоришь с этой звездой, когда ее увидишь, на святом языке… На том, на котором нам надлежит говорить с тобой… Мы боимся, чтобы ты не вернулся туда, на ту звезду, потому что мы остались бы одни… И мы тебя просим…
— Да, да, мы просим тебя! Останься с нами! — кричали карлики и карлицы, договаривая за Яна.
Некоторое время я стоял молча и совершенно не знал, что ответить. Мужчины и женщины теснились вокруг меня, простирали руки и молили тревожно:
— Останься с нами! Останься!
Я видел — бесполезно повторять сейчас им то, о чем я столько раз уже говорил: что я обыкновенный человек, не наделенный никакими таинственными способностями и подвластный смерти, как все они. Я не знал, что делать, и только звучало немолчно у меня в ушах, словно тягучая молитва: «Останься с нами!»
Я глянул на Аду. Она стояла неподалеку в своем жреческом одеянии и держалась с необыкновенным достоинством, но показалось мне, что она улыбнулась — не то язвительно, не то грустно.
— Зачем ты их сюда привела? — спросил я.
Она вновь улыбнулась и подняла на меня дотоле потупленный взор.
— Ведь ты слышишь, Старый Человек, чего хотят они от тебя.
Вокруг неустанно раздавалось:
— Останься с нами!
Для меня это было уже чересчур.
— Нет! Не останусь! — крикнул я непреклонно. — Не останусь, потому что…