На Севере диком. Церковно-историческая повесть
Шрифт:
Отцовские слова глубоко западали в полную переживаний за устроение жизни поморян душу Митрофана. «Христос простых рыбарей умудрил и сделал их ловцами человеков». Да, да… Кого Он захочет вознести, вознесет…
А между тем годы проходили, и Митрофану исполнилось 28 лет. Он порывался в холодную даль, а внутренний голос удерживал его. Митрофан слышал этот голос, он говорил ему: «Куда ты? Подвиг труден. Совладаешь ли с испытаниями?» И Митрофан опускал голову. И боль, острая боль терзала его любвеобильное сердце. Однажды, отправившись за город – ибо на душе тяжело было, – он в поле вдруг слышит голос.
Митрофан
Митрофан схватился за грудь.
– Кто Ты? – спросил он с трепетом.
И послышался ответ:
– Я Иисус, Которого ты ищешь.
Митрофан устрашился.
– Владыко, Господи! Я невежда! – воскликнул он.
– Не говори против ничего, потому что на все пошлю тебя, и пойдешь, и все, что повелю тебе, станешь говорить; не бойся, ибо Я с тобою, – изрек Незримый.
И снова все стихло.
Но в ушах Митрофана долго еще звучали эти таинственно сказанные слова… Он трепетал; какой-то особенный восторг охватил все его существо, и какая-то неизъяснимая теплота вдруг повеяла на него. «Иди и возопи… Иди в землю необитаемую, в которой нет путей, в землю жаждущую, ибо не ходил по ней муж…». Боже, Боже! Да мне ли это? Он опять оглядывается по сторонам. Нет, он один здесь.
«Меня ждет земля… необитаемая… жаждущая… меня, слабого!..» Ему вспомнились слова: Пустынным живот блажен есть, божественным рачением воскриляющимся. Он слышал их за утреней… Плача от радости, которую называют неземною, Митрофан опустился на колени и стал пламенно молиться. Он молился долго. «Господи, благодарю Тебя, помоги мне там – в земле необитаемой и жаждущей! Подай мне силу и крепость! Святый Бессмертный, просвети ум мой, да прославлю имя Твое до скончания живота моего!»
Возвратившись домой, он рассказал обо всем, случившимся с ним.
Батюшка, благослови меня в дальний путь! – заключил Митрофан свой рассказ.
Старый священник всплеснул руками.
– Митрофанушка, да куда же ты собрался, сынок! Нас покидаешь, старых! Куда ты?
– Туда, в землю жаждущую.
Поплакали, поплакали домашние, и отец благословил Митрофана… «Уяснив слова Господа, Митрофан стал деятельно подготавливаться к исполнению призвания благовествовать язычникам об Искупителе мира Христе. Еще усерднее стал он посещать храм Божий, остальное же время проводил в пустыне в строгом воздержании. А затем он оставил родину и пошел, куда указал ему Господь» (см.: Иеромонах Никодим. «Преподобный Трифон, просветитель лопарей»), именно в Кольскую сторону, на реку Печенгу.
С родным Торжком и благами мирской жизни он расстался навсегда.
Лицом к лицу
Приняв благословение от иеромонаха Илии, Митрофан ушел из Колы на северо-запад, по направлению к норвежской границе. Там и кочевали лопари-язычники.
В сумке, висевшей у него через плечо, был черствый хлеб и долбленая чашка, чтоб зачерпнуть воды из горной речки или ключа, встретившегося по пути. Долго пришлось идти. Лопари кочевали в северной пустыне на пространстве в сотни верст. Прошло несколько дней и ночей, прежде чем Митрофан увидел в горной котловине оленье стадо.
«Вот она, дикая лопь», – подумал он, и сердце его дрогнуло. Какое-то сладостное и вместе с тем тревожное чувство овладело Митрофаном и, не ощущая усталости, которая еще минуту тому назад давала о себе знать, он торопливо зашагал по направлению к скучившемуся оленьему стаду. Он был уже в нескольких десятках шагов от стада, когда наконец его заметил один из пастухов, лежавший на земле. Он гикнул, вернее, как-то дико прокричал, и на этот крик отозвались несколько голосов в противоположных местах. Олени бросились бежать по направлению, откуда послышался первый окрик, и несколько мгновений спустя из-за ветвистых оленьих рогов показался человек, в звериной шкуре, покрывавшей его с головы до ног. Он замахал руками, как бы предупреждая, чтобы Митрофан не приближался. В глазах пастуха был виден страх.
– Не бойся, не бойся, – крикнул ему Митрофан по-фински, – я друг ваш.
Слова ли родного языка или кротость, чувствовавшаяся в каждой ноте голоса незнакомца, произвели впечатление, но на угрюмом лице лопаря появилась сдержанная, непривычная улыбка, и он сам пошел навстречу Митрофану.
Это был Ильмаринен.
Встретившись лицом к лицу с пришельцем, пастух пристально оглядел его: Митрофан отличался высоким ростом, был сутуловат, окладистая борода опускалась на грудь. Из-под густых бровей его светились ласкою глаза, и если они действительно являются зеркалом души, то в Митрофановых глазах отражалась чистая и ясная душа. Изогнутый нос его резко, как будто сурово возвышался над щеками, худыми, без румянца.
Ильмаринен опять сдержанно улыбнулся.
– Кто ты? – спросил он у Митрофана, и тот отвечал:
– Я купец из Торжка и пришел познакомиться с вами. Может быть, доведется нам с вами торговые дела завести.
Тут подошли остальные.
– Вот, – обратился к ним Ильмаринен, – купец из Московии.
Двое из пастухов дружелюбно улыбнулись.
– Мы были в Москве, – сказали они, – хороша ваша Москва, хороша.
– Он назвал себя нашим другом, – продолжал Ильмаринен.
О, для друга лопарь ничего не пожалеет. Пастухи-оленеводы повели Митрофана в один из шалашей. Шалаш этот был сделан из деревьев. Одно отверстие сбоку служило входом, другое в крыше – трубой.
Там и сям на земле валялись кости оленей и остатки рыбы. Пахло гнилью и мертвечиной. Приезжему человеку тяжело было дышать этим смрадом, но лопари, по-видимому, к нему привыкли. Они равнодушно проходили мимо падали. Гниющая рыба не вызывала у них брезгливости.
Войдя в чум (шалаш), лопари принялись потчевать гостя олениной и треской. Перед Митрофаном появилась сырая пища.
– Москов ест сырое мясо? – спрашивали лопари.
Он отвечал им:
– Никогда не ел, но если это будет вам приятно, я стану есть и сырое мясо.