На шее у русского принца

Жукова-Гладкова Мария

– Ты только посмотри, Юля, твой папаша-алкоголик уже шалаву завел! – вместо приветствия заорала тетка, глядя на меня, но явно обращаясь к дочери.

Вообще на лицах обеих выразилось неподдельное удивление, когда я раскрыла дверь.

– Do you speak English? – спросила я на своем родном языке. Надо послушать, что будут говорить, считая, что я их не понимаю.

– Чего?! – у бабы аж глаза из орбит полезли.

– Мама, она спрашивает, говорим ли мы на английском, – тихо сказала девочка.

– Вы американка? – спросила девочка на английском.

Я

вежливо ответила, что я из Лондона.

– Обалдеть! – воскликнула пораженная до глубины души женщина. – Этот пьянчуга еще и иностранную бабу отхватил.

– Мама, она могла приехать за картинами.

Тетка осмотрела меня внимательно. Мы так и стояли на пороге. Не могу же я приглашать в чужой дом неизвестно кого?

– Вообще-то у них и миллионеры просто одеваются, – задумчиво произнесла тетка. – Это у нас все сразу же начинают выпендриваться и золотом себя обвешивать. Но мы явно приехали очень вовремя, Юля. Надо заставить ее отдать деньги нам. Тебе к лету нужны босоножки, маечки, мне тоже требуется гардероб обновить. А твой папаша все равно все пропьет. Спроси-ка у нее, сколько она собирается платить за картины твоего отца.

Юля спросила на вполне приемлемом английском. Я поняла бы ее, даже если бы не прослушала вопрос в мамином варианте. Я ответила девочке, что картины не покупаю.

– А что она тогда здесь делает? – опять заорала тетка.

Девочка перевела вопрос. Я ответила, что жду пробуждения художника, чтобы он проводил меня в город, так как дорогу не знаю.

Тетка от удивления открыла рот.

– Интересно, где твой папаша ее подхватил? Небось тоже какая-то придурочная художница, еще и иностранная.

– А что вы рисуете? – спросила девочка.

Я сказала, что не рисую, а пою.

После перевода моего ответа тетка смотрела на меня уже только как на сумасшедшую.

– А где вы поете? – спросила девочка.

Я честно ответила, что в церковном хоре.

– Она еще и сектантка? Хочет твоего идиота-отца завлечь в какую-то секту? Чтобы он все деньги им нес, а не нам отдавал? Нет, нужно сообщить в милицию. Твоего отца-лоха необходимо спасать, Юля. Пойдем-ка за участковым.

– Мама, где ты собираешься тут искать участкового?

– На станции спрошу. Должна быть здесь где-то милиция. Я выведу на чистую воду эту проходимку и всю ее секту! Чтоб никому неповадно было жить за счет таланта твоего отца. Он пишет картины в поте лица, а всякие проповедники думают на наши деньги себе особняки строить и яхты покупать?

«Она ничего не перепутала?»

Но вслух я не стала ничего спрашивать, продолжая изображать не понимающую русского языка иностранку.

– Мама, а она не сбежит, пока мы за участковым ходим? – спросила девочка.

– Да куда она от денег-то? Она же на картины твоего отца нацелилась. Тут будет сидеть. А папаша твой, если вчера нажрался, как обычно, то еще часа два будет спать. А мне говорил, что денег нет. Хотя, наверное, это проповедники дали, чтобы его, пьяного, обобрать…

Мать

с дочерью ушли, не попрощавшись со мной, я закрыла дверь и пошла посмотреть на художника. Меня устраивала встреча с милицией, или полицией, или кто они теперь в России. Мне нужно было вернуться в квартиру Константина, который, кстати, уже мог заявить о моем исчезновении. Ведь за меня же совсем недавно требовали выкуп. Должен же был кто-то из этих милиционеров или полицейских про это слышать!

Про дядьку, который меня допрашивал в другом деревянном доме, я решила молчать. Скажу, что ничего не помню. Вышли вечером прогуляться с домработницей продюсера – и провал. Очнулась в этом доме. Что взять с меня, с английской дуры, страдающей амнезией?

Я еще выпила чаю. Художник продолжал храпеть. Его напоили те, кто привез меня?

Милиция (или полиция, или кто они там) прибыла примерно через час вместе с крикливой теткой. Я никогда не видела таких странных машин. Нечто, напоминающее внедорожник, но, вероятно, придуманное специально для русских дорог, по которым пройдет не всякая японская машина.

Я вышла на очередной стук. Милиция (или полиция) попросила предъявить документы на очень плохом английском. Я сказала, что документов у меня нет, но зовут меня Барбара Кэмпбелл, я являюсь поданной Великобритании и хотела бы связаться с консулом. Когда русская полиция сможет обеспечить эту встречу?

Меня попросили еще раз назвать имя.

– Эта шалава говорит по-русски?! – заорала баба в своем стиле. – А нас тут обманывала, дрянь английская…

Я еще раз представилась и сказала, что хотела бы подать заявление в русскую полицию об оскорблении личности русской гражданкой, которая не удосужилась представиться, но неоднократно нелицеприятно высказалась в мой адрес – и перечислила все выдвинутые против меня обвинения. Я заявила, что собираюсь подавать иск в русский суд с требованием компенсации морального ущерба.

Двое приехавших милиционеров явно с трудом сдерживали смех.

– Ты, шалава английская, с меня деньги хочешь получить? А вот это не хочешь?

Баба продемонстрировала мне фигу. Маникюр отсутствовал.

– Вы видите и слышите, как меня встречают в вашей стране?

Один из молодых полицейских вызвал по рации подкрепление, потом сообщил мое имя.

– Да… – говорил он, поглядывая на меня. – Ага.

– Госпожа Кэмпбелл, а как вы здесь оказались? – спросил один из полицейских.

– Да какая она госпожа? – заорала баба. – Шалава она и есть шалава, несмотря на национальность. Моего мужика хотела увести, дрянь английская. Нет у них своих нормальных, так они на наших зарятся. Их мужики наших девок увозят, теперь вон ихние бабы понаехали за нашими мужиками.

– Так, а что же ваш муж не живет с вами в городской квартире, а круглогодично обитает на даче? – спросил один из полицейских.

И представители органов принялись за бабу. Я так и стояла в дверном проеме. Художник не просыпался.