На штурм будущего! Спецназ «попаданцев»
Шрифт:
Старик снова вздохнул и закатил глаза. Потом, покачав головой, спокойно ответил:
— Если бы коммунисты владели бомбой, то они бы ее использовали. Против нас. Полагаю, это мы бы заметили.
— Чертовски надеюсь, что вы правы. Потому что, если мы снова ошибемся — нам крышка. И на этот раз без шансов.
Толстый коротышка, больше всех из присутствующих боящийся Советского Союза, не подозревал, насколько он прав…
— Товарищ капитан, — возникший рядом с Голенко боец тронул спящего командира за плечо. Открыв глаза, Никита некоторое время смотрел на разбудившего его человека, словно пытаясь понять, откуда он его знает.
— Да?
Услышав вопрос, боец добавил:
— Вас к себе товарищ майор зовет. Совещание будет…
— Когда?
— Дык вот сейчас уже… Товарищ майор сказал: как только, так сразу…
— Хорошо. Сейчас умоюсь и приду. Две минуты.
Торопливо умывающийся танкист вдруг подумал, что сегодня последний день их боев. Укрепившиеся на клочке земли американцы держались на нем только потому, что их постоянно прикрывали линкоры и другие корабли.
Но даже подобная поддержка не могла спасти остатки войск Альянса — превосходство Советской Армии накапливалось все больше и, наконец, должно было выплеснуться гневом и яростью стальной лавины.
— Товарищи командиры, — комбат почесал старый шрам на шее — след немецкого осколка, оставшийся с предыдущей войны. — Сегодня здесь все будет кончено. Против американцев сосредоточено двести реактивных установок залпового огня «Град» и пятьсот восемьдесят БМ-8-24. Кроме того, имеется также несколько сотен стволов артиллерии. Наша задача — после артподготовки всей этой мощью прикрыть подход мотострелков к американским укреплениям и помочь их зачистить.
— А как же корабли Альянса? — сам собой вырвался вопрос из Голенко.
— Им будет не до того — их атакует береговая авиация. К моменту, когда налет прекратится, мы уже должны будем смешаться с порядками Альянса, и огонь по нам они вести не смогут. На этом, собственно, все и закончится.
— Звучит неплохо, — прокомментировал капитан, командующий второй ротой.
— А выглядеть будет еще лучше. Главное — подойти к их позициям, а там наши парни уже справятся. Всем все ясно?
— Наш участок где?
— Размеченные карты получите после совещания. Надеюсь, не заблудитесь, гвардейцы, — комбат улыбнулся. — С нами правда — а за кем правда, тот и сильнее. Свободны.
Последний этап очищения Евразии начался.
Пожилой человек, стоящий у окна в аскетичном кабинете, обставленном тем не менее со вкусом, даже не повернулся к вошедшему в кабинет, продолжая смотреть на залитый солнцем Париж.
—
— Да?
— Боюсь, нам надо принять решение. Обе стороны требуют ответа.
— Ну, и «лимонников», и янки можно смело послать подальше. Ввязываться в войну против СССР и половины мира я не буду.
— Значит?
— Пьер, мальчик, я не хочу, чтобы Франция участвовала в очередном раунде этой бойни. Хотя, видимо, придется.
Петен отошел от окна и, сев в кресло, обхватил голову руками.
— Ладно. Вызови сюда посла Союза.
— Советского?
— Евразийского. Этого, как его, Штауфенберга.
— Значит, мы согласны?
— Предоставим им базы и проход по территории в обмен на часть африканских колоний и гарантии независимости.
— И вы им верите? — секретарь и личный помощник престарелого маршала, правящего Францией уже не первый год, недоверчиво посмотрел на своего начальника.
— А у меня есть выбор? — горько улыбнулся Петен. — Иначе нас сожрут вообще просто так. Один раз благодаря Сталину мы спаслись. Боюсь, второго раза не будет.
— А вы не боитесь, что в ответ по нам ударит Альянс?
— Там тоже не идиоты сидят. Если они нанесут по нам удар — значит, у меня не будет другого выхода, кроме как вступить в войну на стороне Сталина. Им нужен еще один противник? Сомневаюсь, — маршал пожал плечами. — Ладно, время уходит, ступай.
Дождавшись, пока за Пьером закроется дверь, Петен снова подошел к окну. Сердце болело все сильнее.
— Одри! Одри, дорогая, тебе письмо от Лео! — прислушавшись, госпожа Ван Хеемстра услышала легкие шаги своей дочери.
— Где? — влетевшая в комнату маленькая фурия была совсем не похожа на будущую звезду мировой сцены. Утенок (не гадкий, конечно, но и не прекрасный; скорее просто милый) пока еще только начинал превращаться в лебедя.
— Держи, — усмехающаяся мать отдала Одри конверт полевой почты.
— Он… вскрыт? — девушка недоуменно посмотрела на родительницу.
— Дочка, война же на дворе. Конечно, вскрыт.
— Но это значит, что его кто-то читал?
Госпожа Ван Хеемстра вздохнула. Влюбившаяся по уши в советского офицера дочь слишком серьезно воспринимала свои с ним отношения. И хотя Леонид относился к их семье очень хорошо и часто помогал, на взгляд женщины, каких-то особенных чувств к ее ребенку он не испытывал. Одри этого не понимала и отказывалась слушать любые мнения своей матери по этому вопросу. Вот и сейчас ей кажется, что вскрытое письмо личного характера — это почти трагедия. Как ей объяснить, что на войне нет времени на сантименты?