На склоне лет…
Шрифт:
Да,— продолжает романист,— Кау-джер был анархистом, но примыкал к группе мечтателей, а не к приверженцам кинжала и бомбы… Опьяненный своей мечтой, Кау-джер не смог примириться с железными законами цивилизованного общества, помыкающими человеком на всем его жизненном пути, от колыбели до могилы. Он чувствовал, что задыхается в дремучих дебрях бесчисленных законов, в угоду которым граждане любого государства приносят в жертву свою независимость, получая минимум жизненных благ и относительную безопасность существования. А поскольку наш романтик вовсе не собирался насильно навязывать людям свои принципы и вкусы, ему
Человек состоятельный, он отыскал такой уголок на небольшом острове архипелага Огненная Земля, и вот уже десять лет жил там, общаясь только с аборигенами; даже покупки на факториях, основанных европейцами, он делал через огнеземельцев. «Ни Бога, ни властелина!» — под этим девизом анархистов всего мира он жил на острове уже десять лет, чувствуя себя абсолютно свободным и даже не задумываясь о том, что, кроме отвлеченных идеалов свободы, равенства, братства, он может противопоставить мировому злу.
(Именно эта прекраснодушная мечтательность отличает Кау-джера от другого любимого героя Жюля Верна — капитана Немо, тоже отшельника, тоже состоятельного человека, но с активной жизненной позицией борца за справедливость, за счастье всех угнетенных.)
Нет смысла пересказывать содержание только что прочитанного романа. Нелишне только подчеркнуть, как под воздействием обстоятельств Кау-джер шаг за шагом отступает, увы, назад от своих принципов.
Кратковременная высадка будущих колонистов оборачивается для них долгими годами жизни на южноамериканском острове. И чуть ли не с первых дней подавляющее большинство переселенцев обнаруживает отнюдь не лучшие свои качества; да и трудно предположить, чтобы случилось иначе: в руки вербовщикам угодили не только честные труженики, но и подонки общества, демагоги, проходимцы, неудачники…
Еще недавно Кау-джер патетически восклицал: «Будь проклят тот, кого влечет к власти! Всякий, кто стремится к господству над другими, должен быть стерт с лица земли!»
Но вот на острове начинаются кражи с общественных складов, возникают пьянки, ссоры, дебоши, расслоение на обособленные — далеко не всегда с чистыми намерениями — группы.
И теперь мечтатель-анархист рассуждает: «Кто назначит охрану? Кто осмелится приказывать и запрещать? Кто присвоит себе право ограничивать свободу себе подобным и навязывать им свою волю? Ведь это значит поступить как тиран, а на острове Осте все были равны?»
В отличие от предыдущего монолога этот вызывает усмешку, право…
Постенав вот таким манером, Кау-джер — кто его уполномочил? — принимает волевое решение: установить охрану при складах. Первая ступень пройдена…
Бедлам же на острове продолжается. Люди, предоставленные сами себе, оказались неспособными поддерживать собственное существование. Грабежи. Пролита первая кровь.
Как же теперь быть? Что же делать? Внять голосу рассудка, вмешаться в бойню, спасти людей даже против их воли? Но это полное отрицание его прежней жизни,— Кау-джер принимает еще одно самоличное «постановление»: объявляет себя правителем острова, совершает государственный переворот. «Он не только признал в конце концов необходимость власти, не только решился, превозмогая отвращение, стать ее предводителем, но, перейдя от одной крайности в другую, превзошел даже ненавистных ему тиранов, не спросил
Что же те, над которыми он утвердил власть?
«Толпа громко закричала. Аплодисменты, возгласы «Да здравствует Кау-джер!» и «Ура!» разразились подобно урагану. Люди поздравляли, обнимали друг друга, матери подбрасывали кверху своих детей… Колонисты поняли, что ими будут управлять и что им остается лишь повиноваться. Неограниченную свободу они с радостью обменяли на верный кусок хлеба».
Вчерашний анархист,— мы бы теперь сказали: демократ,— начинает свою деятельность с того, что экспроприирует частный дом, вывешивая на дверях таблички «Управление», «Милиция», «Суд». Один из входов не обозначен названием, но сам вид помещения несомненно свидетельствует: это — тюрьма.
Затем все идет естественным путем. Введены продовольственные пайки по ценам, установленным государством (каким? Или Кау-джер, вослед французскому королю Людовику XIV, мысленно произнес: «Государство— это я»?).
Еще недавно отрицавший любые законы, он объявляет непреложностью обязанность каждого трудиться. И «когда правитель проходил мимо, лежавшие вставали, разговоры смолкали и все приподнимали фуражки».
Вот она, твердая рука, о которой вслух многие мечтали.
И последний штрих. На острове обнаружено золото. Крохотную часть суши заполняют беззастенчивые пришельцы-старатели. Начинается разграбление всего и вся. И Кау-джер самолично командует: «Огонь!», а потом с ужасом взирает на груду окровавленных тел.
Это — конец. На утлой лодчонке бывший мечтатель уплывает на островок, чтобы там, на мысе Горн, достроить маяк и провести на нем остаток жизни. Лишь в одиночестве видит он свое спасение… О спасении людей он, кажется, больше не думает.
«Что же осталось от всех теорий Кау-джера после того, как он столкнулся с реальными фактами? Результат был налицо — неоспоримый и несомненный: люди, предоставленные самим себе, оказались неспособными поддержать свое существование. Его долгая внутренняя борьба привела к поражению: он признал необходимость самых крайних мер, без которых — из-за несовершенства человеческого рода — невозможно пойти по пути прогресса и цивилизации. Видимо, люди не так тяготятся порабощением, как это ему представлялось прежде. Может ли подобная покорность, почти трусость, сочетаться со стремлением личности к абсолютной свободе?!»
Это писал сам Жюль Верн, на исходе жизни полный мудрой тревоги за человечество.
Потерпела крах еще одна утопия, ведущая свое начало от социалистов-утопистов К. Сен-Симона, Ш. Фурье, Р. Оуэна.
А их труды были объявлены одним из важнейших источников так называемого научного коммунизма — еще одной утопии, сочиненной Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом, «творчески развитой» Владимиром Ульяновым-Лениным… Утопии, потерпевшей крушение в наши дни.
Очень горькую и мудрую книгу написал на склоне дней своих великий фантаст Жюль Верн. Написал сто лет назад. Но, если вчитаться в нее внимательно и увидеть не только приключения, то никак нельзя будет не заметить: во многом она перекликается с нашими днями, с заботами и метаниями людей, живущих на территории, как теперь говорят, «этой страны».