На службе Отечеству
Шрифт:
– Думали, немцы пришли, - вздохнул мужчина.
– Мой старший брат прискакал из Жичиц, говорит, что туда со стороны Демидова ворвались немецкие мотоциклисты.
Эти сведения меня встревожили. Деревня, которую упомянул местный житель, расположена на дороге Демидов - Рудня. Можно предположить, что Демидов захвачен немцами. Следовательно, надо успеть пересечь дорогу, пока ее не оседлали фашисты. Останавливаю роту, приказав бойцам не расходиться.
– Как вас зовут?
– спрашиваю колхозника.
– Федей, - отвечает тот
– Сколько же тебе лет?
– удивился я, оглядывая крепко сбитую, рослую фигуру паренька.
– Уже шешнадцать. Может, вы меня возьмете с собой, а?.. Я крепкий, просительно сказал он, с силой хлопая себя по широкой выпуклой груди.
Послав лейтенанта Воронова с докладом к комбату, отвечаю Феде, что не могу зачислить в роту, и советую идти в Смоленск, а там явиться в облвоенкомат. Прошу паренька разыскать старшего брата, чтобы уточнить у него сведения о немцах, но Федя говорит, что брат с мужиками организует перегон скота в лес и прячет колхозное добро. Пока переговаривались, возле колонны собрались местные жители. Стоят молча, слушают разговор. Охрименко, попросив у одного из стариков закурить, сказал:
– Громадяне, може, молочком угостите? Давно не пробовал, даже вкус забыл.
Сгорбленный дед, опиравшийся на толстую палку, неожиданно зло проворчал:
– Не молоком, а палкой бы вас угостить, дармоедов! Куда вы от немца бежите? Для чего вам оружие дадено? Присягали жизнь за Родину положить, сукины сыны?!
– распаляясь, повышал голос старик.
– Ну ты, дид, не очень-то...
– смутился старшина.
– Мы не бежим, а отступаем. Приказано было держать позицию, держали. Многих товарищей там потеряли. А теперь отходим... Значит, так надо, если командование приказывает...
– И, вспомнив, видимо, мои слова о необходимости маневра в бою, добавил: - Маневрируем, диду, пока маневрируем...
– Вы, дедушка, напрасно обижаете нас, - вмешиваюсь я.
– Обстановка так складывается.
И громко, стараясь, чтобы слышали все собравшиеся вокруг местные жители, рассказываю о прорывающихся к Смоленску фашистских войсках, которые обходят нас с севера и юга. Смоленск надо спасать, поэтому и приказано нам отступить: иначе погибнем без пользы, и Смоленск будет захвачен. Неожиданно к строю пробились женщины. Они принесли горшки с молоком и ломти ржаного хлеба, угощают бойцов. Те смущенно благодарят. Их настроение нетрудно понять: им, как и мне, было стыдно, что без боя оставляем женщин, стариков и детей на милость врага.
В разгар беседы на немецком мотоцикле с коляской, захваченном в последнем бою, подъезжает Тонконоженко. С трудом вытащив левую ногу, он поднимается, опираясь рукой на крыло коляски. Подробно доложив о полученных сведениях, спрашиваю:
–
Развернув карту, Тонконоженко задумался, потом решительно ткнул карандашом в точку, где дорога проходила через лес:
– Вот здесь. Если встретимся с немецкими танками, укроемся в заболоченном лесу, за дорогой. Там танки нас не достанут. От мотопехоты отобьемся.
Прощаемся с подавленно-молчаливыми колхозниками. Не слышим ни упреков, ни добрых пожеланий. Но что мы можем сделать! Если бы нам приказали остановиться у этой деревни, мы стояли бы до последнего. Удаляясь, Охрименко оборачивается и кричит:
– Диду! Мы вернемся! Обязательно вернемся!
И всем нам хотелось тоже облегчить душу таким вот обнадеживающим обещанием. Мы твердо верили, что вернемся.
Только вышли из деревни, как впереди послышался топот. Не доезжая до головы колонны, конник резко останавливается, видимо, прислушивается.
– Кто едет?
– Свои!
– слышу в ответ.
Через несколько секунд передо мной останавливается верховой. По неоседланному коню и немецкому автомату угадываю разведчика лейтенанта Акынбаева. Он доложил, что дорога свободна, и ускакал к комбату.
Начинает светать. Идем быстро, не останавливаясь в деревнях, стараясь не глядеть на жителей, которые молча, с тревогой провожают нас. Женщины вытирают глаза кончиками завязанных под подбородками платков.
По проселочным дорогам, да еще ночью, ориентироваться нелегко. На карте показана одна тонкая черная ниточка, а выйдешь за околицу деревни - и неожиданно появляется множество ответвлений, столь же хорошо наезженных, как и основная дорога. Куда ведут эти ответвления, знают только местные жители. На одно подобное ответвление перед рассветом свернула и наша колонна.
А когда рассвело, уткнулись в болото, которым на Смоленщине нет конца и края.
Пока я так и этак крутил компас и карту, Охрименко подвел ко мне рослого парня.
– Федя?
– удивился я.
– Ты как здесь оказался?
– Решил пробираться в Смоленск.
За спиной у Феди белеет туго набитый холстинный мешок.
"Хозяйственный малый, - подумал я.
– Обстоятельно собрался в путь".
Обрадованный тем, что Федя знает хорошо все места вокруг и берется провести роту "с закрытыми глазами", попросил его показывать дорогу.
С проводником мы без приключений пересекли большак Рудня - Понизовье. Когда километра через три-четыре подошли к следующему, из-за поворота внезапно выскочили три мотоциклиста с колясками, вероятно разведка. Лейтенант Воронов, лежавший у обочины с группой бойцов, не растерялся: ни один из шести их выстрелов не пропал даром, все фашисты были убиты наповал, а наше вооружение пополнилось автоматами и тремя винтовками. Одной из винтовок завладел Федя. В мотоциклах мы нашли запас патронов и три десятка гранат с длинными деревянными ручками.