На службе у олигарха
Шрифт:
Митя: «Много ты понимаешь, электронная чушка».
Компьютер: «Сосредоточься, парень, на связи Судьбоносный».
Митя: «На…ть на вас на всех».
Компьютер: «С прибытием на независимую территорию, Дмитрий Фёдорович».
От этих слов Митя ощутил тягостную истому, как при гипнозе.
«Кто ты?» — с усилием отбил ответ.
Компьютер: «Не важно. Узнаешь, когда приготовишься к постижению. Пересчитай пальцы на руках. Сколько их?»
Митя: «Десять. Я человек».
Компьютер: «А теперь?»
Митя поднёс руки к глазам — пальцев стало много, лес густой. Даша подсказала:
— Куражатся, Митенька. Хотят ошеломить.
Множеством пальцев, раскоряченных в разные стороны, Митя напечатал:
Компьютер: «Как себя чувствуешь, Дмитрий Фёдорович?»
Митя: «У вас ничего не выйдет. Я не сойду с ума».
Компьютер: «Почему так уверен?»
Митя: «По опыту. Мозг законсервирован».
Компьютер: «В каком состоянии эмоциональный фон?»
Митя: «По шкале Багриуса — 8 единиц».
Компьютер: «Откуда такие познания?»
Митя: «Переподготовка в центре Клауса. Пересадка гипоталамуса».
Компьютер: «Когда вернулась память?»
Митя: «Окончательно — только сейчас».
Даша пихнула кулачком в спину.
— Митя, Митя, очнись! Почему дрожишь?
— Заткнись! — цыкнул Климов. — Не лезь не в своё дело.
Он сознавал важность происходящего. Компьютерный допрос был не просто допросом, каким-то новым переходом. Он действительно обрёл дальнее зрение и припомнил своё пребывание в суперсекретном центре по кардинальному перевоплощению. Увидел себя тонущим в канализационной жиже с двумя крысами-гигантессами, вцепившимися в правое бедро. Впоследствии, утратив память, гадал, откуда взялись узорчатые, будто наколка, шрамики.
Компьютер: «Истопник знал об этом?»
Митя боролся с нахлынувшей сонной одурью. Значит, этот бункер не что иное как испытательный стенд. «Не знаю никакого Истопника».
Компьютер: «Не сопротивляйся, побереги силы. Мы друзья. Мы не причиним зла».
Митя: «Вы — друзья? Поймали в каменный мешок, подсунули яд вместо воды — и вы друзья? А враги тогда кто?»
Экран пожелтел: признак смущения, что ли? Митя всё больше воспринимал компьютер как живого собеседника, улавливал его настроение. Может, зря похвалился, что не сойдёт с ума? Может, это уже пройденный этап?
— Посмотри на себя! — Суетливая Даша поднесла сбоку круглое зеркальце (откуда взяла?).
Митя поглядел и не узнал своей рожи. Что-то чужое, со вздыбленными волосами, с потухшими глазами, с фиолетовыми полукружьями до середины щёк.
— Не понимаешь, да? — прошипела бесценная «матрёшка». — Они высасывают, высасывают.
Компьютер: «Не обижайся, Дмитрий Фёдорович. Обычная проверка. Мы не вступаем в контакт без предварительного обследования. Нам нужна ваша кровь. Без принудительной блокировки».
Кто бы с ним ни разговаривал, он был прав. В свободной России, где Митя прожил двадцать с лишним лет, всякая незнакомая вещь могла нести в себе смертельную опасность. Чего уж говорить об одушевлённых существах. Принадлежа к порабощенной расе, Митя знал об этом лучше других.
«Кровь берите, девушку оставьте со мной», — передал дрожащими от недавнего размножения пальцами.
«Условие принято», — мгновенно отозвался экран.
— Митя, держи меня! — истошно крикнула Даша.
Повернувшись, он едва успел подхватить её на руки и вместе с ней повалился на пол. Бункер потихоньку завибрировал, а потом заходил ходуном, как вагончик подземки на допотопных электрических рельсах. «Обними меня крепче, любимый», — вот что услышал Митя напоследок.
Глава 15
Наши дни. Воспоминание о будущем
Оставалось попрощаться с родителями и оставить им хоть сколько-то деньжат. Бежать было некуда. После истории с Зосимом Абрамовичем беги не беги, догнали бы всё равно. Суть простая: я свидетель преступления, но прямого участия в нём не принял. То есть стал косвенно опасным элементом. Правда, я не был уверен, что убийство
Чего я действительно не понимал, так это зачем тратят на меня столько сил и времени (Сулейман-паша, коммерческий директор Пенкин и другие мелочи), что хотят внушить, кого из меня слепить? Уж не готовят ли в киллеры? А что, вполне возможно. Писатель-киллер. Экзотика, могущая удовлетворить изощрённое тщеславие магната. Заодно насытить его неистощимое любопытство к вывертам человеческой психики. В том, что это любопытство наравне с жаждой власти присутствует в Оболдуеве и частенько подталкивает его к неординарным поступкам, я не сомневался.
Заехав сначала домой и выудив из-под стрехи все свои сбережения (около трёх тысяч долларов), я сел в машину и без звонка отправился на улицу Кедрова. Старики наверняка были дома, где им ещё быть в половине двенадцатого ночи?
Да что там в половине двенадцатого, они теперь всегда были дома, если только не выбирались на прогулку, поодиночке или дружной парой. Эти прогулки имели отнюдь не оздоровительное значение, цель была всегда одна и та же — пополнить запасы спиртного. Чего скрывать, мои любимые спивались. Но делали это деликатно, с достоинством, никого не обременяя своими проблемами. На еду и питьё им вполне хватало пенсий и того, что я подкидывал, у них была приличная двухкомнатная квартира в элитной (по прежним временам) двенадцатиэтажной башне, шмотками они обеспечили себя на две жизни ещё при совке, когда оба были уважаемыми членами общества, — донашивай на здоровье. Отец всю жизнь преподавал физику в институте, имел профессорское звание, матушка, с медицинским образованием, работала терапевтом в «районке», и оба принадлежали к славной плеяде интеллигентов-шестидесятников, а этим многое сказано. Поднаторевшие в чтении самиздата, много лет подряд внимавшие ежевечерним руладам радиостанции «Свобода», они были по-настоящему счастливы при правлении Горби и даже некоторое время после воцарения пьяного Бориса. Хотя в их восторженные души уже исподволь закрадывалось подозрение, что всё опять пошло как-то наперекосяк в Датском королевстве. По инерции они ещё долго посещали демократические тусовки, и ещё долго заклинания о свободе, правах человека и общечеловеческих ценностях отзывались в их сердцах щемящей, истомной нотой, вызывая слёзы умиления. Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой. Как известно, всё закончилось быстро и подло. Как и миллионы одураченных в который раз руссиян, прозрев, мои драгоценные родители с изумлением обнаружили, что, как всегда, наподобие знаменитой пушкинской старухи, очутились у разбитого корыта, а власть в бывшей великой державе принадлежит вселенскому ростовщику с погано ухмыляющейся мордой образованного хама. И впереди у вольнодумцев, как встарь, замаячила колючая проволока и дробный перестук через глухие стены каземата.
Батюшка первый ухватился за спасительную бутылку, а уж матушка привычно, как верная жена, его догоняла. К чести отца, он исправно вплоть до пенсии посещал кафедру в институте, и никто из сослуживцев даже не подозревал, что всеми любимый и уважаемый профессор Антипов тайно и самозабвенно предавался пагубной страсти. В духовном отношении мои старики тоже совсем не изменились, продолжали верить в торжество добродетели и в неизбежность Божьего суда, разве что на прежний социально-политический бред накладывалась иной раз безутешная алкогольная депрессия.