На службе зла. Вызываю огонь на себя
Шрифт:
Первая пуля ударила ее навылет в низ живота, пробив ту самую женскую часть тела, в которой не зародилась и никогда не зародится новая жизнь. Вторая и третья пробили грудь, опрокинули на спину и остановили бег.
Конвоиры подошли к лежащим на земле телам. Прозвучало несколько одиночных выстрелов. Двадцатка временно живых троцкистов пришла в движение, под штыками и дулами они перенесли трупы в овраг. Туда же отправились и сами. Когда стихли последние выстрелы, капитан приказал забросать братскую могилу сучьями и ветками. На более основательное погребение не хватало времени —
Никольский вскинулся на кушетке. Он не мог поверить, что сидит один в пустой питерской квартире. Секунду назад был в дождливом лесу под Орлом. Впрочем, наверняка в резиденции Шауфенбаха хватает таинственных штучек, из-за которых снится всякая чертовщина. Но в том, что Мария Спиридонова убита, у него не имелось ни малейших сомнений.
Революция продолжала пожирать своих детей и спустя четверть века после ее окончания.
Следующим мистическим ощущением после цветного сна на Фонтанке стало чувство дежавю, которое он ощутил, попав, наконец, в действующую армию. Разбитая дорога южнее Питера, слева железнодорожное полотно. 76-мм дивизионная пушка образца 1902 года на деревянных колесах, с архаичным прямоугольным щитом от осколков, вместо обученного расчета — вчерашние рабочие. Никольский приник к панораме, снова прикидывая, на какой дистанции открывать огонь по танкам, на какой — по пехоте.
Противотанковые калиберные болванки современные, шрапнель — французского производства, аж с Первой мировой. Совсем плохи дела, если на передовую тянут подобную рухлядь.
Справа раздались крики «Смир-рна! — Отставить», сигнализирующие о приближении начальства. Хлюпая сапогами по размокшей от октябрьского дождя траншее, у позиции материализовалась целая делегация — командир дивизиона лейтенант Задорожный, командир батареи младший лейтенант Петухов и темная личность, которая даже в балетной пачке будет выглядеть особистом.
Лениво скомандовав «смирно» своему расчету, Никольский отдал честь и доложился. Гэбист сразу вылез вперед и заорал:
— Какого хера открыли огонь, старшина?
— Согласно боевому уставу артиллерии, при подготовке оборонительных мероприятий на заранее укрепленной позиции силами расчета производится пристрелка со стороны вероятного направления появления противника. — Никольский, естественно, в глаза не видел артиллерийский устав РККА, но если его писали не полные дебилы, нечто такое там обязательно должно быть.
— Ты мне мозги не трахай, — военный гэбэшник придвинулся так близко, что обдал командира орудия вчерашним самогонным перегаром. — В жопу твой устав. Какого хрена тратил снаряды, которых на врага не хватает?
— Потому что пристреливаться в бою, под огнем врага и силами неопытных расчетов — верная смерть. Танки в первую очередь разобьют артиллерийские позиции, потом без помех приблизятся и передавят пехоту.
— Так ты еще и огрызаешься, с-сука! — особист потянул «ТТ» из кобуры. — Сейчас я тебя прямо здесь грохну.
— Товарищ лейтенант, — обратился Никольский к командиру
Пистолет затрясся в руке. Желание пристрелить самоуверенного старшину возросло стократно, но делать это после обвинения в пособничестве врагу, основанного на какой-то уставной закорючке, в корне неправильно.
— Товарищ младший лейтенант, никто в моем дивизионе не может быть арестован или расстрелян без моего приказа. Старшина — участник Гражданской и единственный в дивизионе командир орудия с боевым опытом.
— Но открытие огня!..
— Не открытие огня, а пристрелка. Читайте устав, младший лейтенант.
— Я доложу, куда следует, — особист вернул пистолет в кобуру. — Не расслышал, как ваша фамилия, старшина?
— После боя напомните — скажу.
— Охренел вконец?
— Если меня убьют, вам моя фамилия ни к чему. Коли жив останусь — поговорим. А сейчас бегите в блиндаж, товарищ младший лейтенант. Тут жарко будет, не дай бог вашу шкурку поцарапает.
Когда защитник государственной безопасности скрылся с глаз, оставшиеся офицеры повернулись к ершистому старшине. Оба с виду годились ему в сыновья, а если учесть реальный возраст Никольского, то и во внуки: Лейтенант носил офицерские петлицы год, командира батареи сдернули из офицерского училища и бросили сюда. Вдобавок обоих учили воевать на дивизионной пушке образца 1930 года, но выданные им реликты царских времен знакомы лишь Владимиру Павловичу.
— Старшина Николаев, ты это… Ты зря так с особистом. Скотина еще та. Крови тебе выпьет, к гадалке не ходи. И мне заодно, — пробухтел Задорожный, крупный плотный мужик из-под Харькова.
— И про бога не надо лишний раз, — вставил комбат. — Командир орудия должен расти до батарейного, в партию вступать. А ты — «не дай бог». Точно дьякон.
Никольский усмехнулся. Рекомендацию в партию ему хотел дать сам Ульянов. Но не время и не место вспоминать о том вслух.
— Виноват, отцы-командиры, — по отношению к молодым офицерам обращение прозвучало чуть издевательски. — Теперь вот о чем подумаем. В дивизионе половина командиров орудий видела артиллерию только на параде. С моей помощью хоть по паре раз стрельнули, минимальное понятие получили. В танк не попадут, так хоть шрапнелью кого заденут. Кстати, в шестом орудии нет масла в откатнике, и заливать без толку — вытекает. Распределите снаряды и людей по другим расчетам. И последнее. Расстояние между орудиями больше тридцати метров. То есть командовать ими в бою вы все равно не сможете.
— Что предлагаешь, Николаич?
— Мы трое, умеющие наводить, бьем по танкам. Остальным прикажите самостоятельно выбирать цели и открыть огонь после нашего первого выстрела.
Офицеры переглянулись. Комбат двинул вперед влажную пилотку на стриженой голове и попросил:
— Немца пока нет, позанимайтесь с бойцами. Но без стрельбы.
— Сделаем. Пока особист не подсуетился.
Командир дивизиона развел руками, мол, урезонить придурка — выше его компетенции.