На службе зла. Вызываю огонь на себя
Шрифт:
«Владимир Павлович, ситуация изменилась. Совершенно необходимо доставить фюрера на борт крейсера „Вирджиния“ живым и полностью сохранить финансовые документы. Молчите? Понимаю, не можете ответить, рядом подводники и охрана Гитлера».
— Зачем? — откликнулся Никольский будто бы своим мыслям, выводя очередную закорюку в блокноте.
«Для поддержания мирового баланса и прогресса я должен оказать поддержку другим силам. Мы договорились. Потом объясню подробно и покажу расчеты. Россия не пострадает. У нее самая сильная сухопутная армия в мире,
Вот так. Живехонький фюрер в обойме с Борманом на службе у «иных сил» в качестве непонятной угрозы для СССР. Помнится, лет десять назад нацисты тоже подкармливались для баланса и стабильности. А не послать ли вас подальше с таким прогрессом и равновесием? Вы треть века на Земле, герр Александер фон Шауфенбах, а так и не научились понимать землян. Главное, не научились их уважать и считаться с ними.
Максимально отчетливо огромными буквами на чистой странице Никольский быстро написал: «Эскадра ВМФ США перехватила наш корабль и выходит в место встречи. Высшие Неизвестные предупреждают — там крейсер „Вирджиния“ и другие корабли».
Он толканул люк и вошел в первый отсек, прервав очередной оживленный разговор на глобальные темы, показал стоявшему у входа штурмбаннфюреру записку и кивнул на фюрера, затем поспешно ретировался на свое место, прикрыв уши руками. Не дай бог записку прочтут вслух.
Штурмбаннфюрер как лось промчался с запиской к старшему по второму отсеку, далее она перекочевала к Приму. Через пару минут сквозь ладони пробился громкий голос акустика:
— Слышу шум винтов группы кораблей по пеленгу 190.
Лодку пронзил сигнал боевой тревоги.
Гитлера с окружением бесцеремонно выгнали из носового отсека во второй. Никольский оказался сидящим на капитанской койке с эсэсовским охранником и поваром. Так сказать, место в партере. Через открытый люк доносились приглушенные рапорты и команды из центрального поста.
Акустик сообщил об изменении шумов вражеских винтов — эскадра меняла курс. Затем прозвучал рапорт о появлении самолетов. Приближался момент командирского решения — пытаться уйти от американцев или атаковать. Поразительно, но даже всеведущий гениальный фюрер не пытался отдать Прину распоряжения. Капитан цур зее просто послал бы его на хрен.
— Владимир Павлович, я слышу, что на лодке тревога. Если происходит обычная процедура встречи с неопознанным кораблем, кашляните. В случае намерения у капитана атаковать нас, прокашляйтесь дважды.
Марсиане услышали одиночный кхек.
— На крейсере мы с Шейдеманом. Убедите фюрера подняться на мостик. Вы предупредили, что мы — тоже посланцы Высших Неизвестных?
— Командир прочитал мою записку? Хорошо, — пробормотал Никольский в сторону центрального поста. Штурмбаннфюрер удивленно воззрился на соседа.
«Записка — это правильно. У нас готова команда захвата. Постарайтесь не попасть под огонь, если экипаж субмарины окажет сопротивление».
Непременно.
Ухо, прижатое к переборке, заполнилось гулом от мерно ноющих электромоторов.
Корпус дважды вздрогнул от пуска торпед, затем наклонился вперед. Потрескивание конструкции возвестило о резком увеличении давления забортной воды.
«Никольский, на крейсер идут торпеды! Что происходит?!»
Он выпрямился и открыл уши. На борту воцарилось молчание, лишь кто-то в центральном посту вслух отсчитывал показания секундомера. Загремели близкие взрывы, болезненно встряхнувшие U-4917.
Мелькнула догадка — три подводных хищника вспомнили опыт прошлых лет и пошли в атаку по методу «волчьей стаи», веером. Американцы открыли артиллерийский огонь. Но обсудить не с кем — экипаж весьма занят.
«Вы предали нас! — взорвался в голове голос Шейдемана. — Получите!»
Мозг раскололо изнутри. Оглушающая сирена выдавила барабанные перепонки наружу, сорвала крышку черепной коробки и обрушила на мозг потоки серной кислоты.
Практически теряя сознание, Никольский повалился на сидящего напротив доктора Теодора. Не в состоянии ничего объяснить и обуздать хриплый рык из горла, рванул врачебный саквояж. В мешанине лекарств и прочей медицинской мелочи обнаружил ручку скальпеля. Откинулся на спину, разорвал сорочку на плече. Кто-то ринулся и попытался схватить за руки, но безумное желание прекратить боль оказалось сильнее. Вывернувшись, Никольский ногами отбросил нападавшего на медика и другого пассажира лодки, с размаху всадил скальпель в плечо, криво развалив мышцу надвое. Грязными пальцами вырвал четырехмиллиметровый шарик и провалился в небытиё.
Теплые лапы бессознательного состояния напоминают глубокий сон. Он избавляет от страхов и тревог, мучительных размышлений и обид. Его не хочется покидать. Но окружающие могут иметь другое мнение.
Части тела сообщили о продолжении своего бренного существования. В нос шибанула отвратительная резь нашатырного спирта. Никольский дернулся, открыл глаза и обнаружил, что привязан к койке в первом отсеке. Что изменилось? Да самое главное — больше не болит голова. Глаза плохо видят, будто чем-то заляпаны.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Теодор.
— Норм… — голос подвел и пришлось прокашляться, ощутив во рту кровь. — Нормально. Что произошло?
— Это мы у вас хотели спросить. Вы захрипели, выгнулись дугой, из ушей, ноздрей, губ и глаз хлынула кровь. Бросились на меня, выхватили скальпель. Шарфюрер попытался вас скрутить, подозревая приступ безумия и опасность для фюрера, вы его отшвырнули как ребенка и располосовали себе плечо, достав странный мелкий предмет вроде дробины, потом потеряли сознание.