На соискание счастья

Ясинецкая Ольга Михайловна

— Сейчас попробую сформулировать свое переживание. Понимаешь, я, когда гуляю с Антонио, чувствую, будто изменяю Кириллу. Вот точно, именно это. И у меня какое-то дурацкое чувство вины из-за этого.

— Очень знакомо. Думаешь, у меня такого не было? С одной стороны, ужасно глупо — ты же никаких обещаний Кириллу не давала. Ты вообще не знаешь, нужна ли ему твоя верность. Может, ему на нее все равно. Тут дело в другом. Ты изменяешь своей мечте. Ты же уже мысленно нарисовала себя в паре с Кириллом раз сто, не меньше. Вот отсюда и дискомфорт.

— Лялька, ну ты и мудрая черепаха! Я бы сама ни за что до этого не додумалась. Но я же хочу быть с ним. Мне он ужасно нравится.

—

А он? Он хочет быть с тобой? Он тебе это как-то показал, или сказал, или хотя бы намекнул?

— Мне кажется, я ему нравлюсь. Только нам все время что-то мешает.

— Знаешь, оправданий можно придумать сколько угодно. Но никто не может помешать нам так, как мы сами. — Ляля закончила с подпиливанием ногтей и взялась за пузырек с миндальным маслом — первый из четырех, стоявших в рядочек на столе. Таша прекрасно знала эту процедуру, хотя на руках Ляля красила ногти очень редко — они и натуральные выглядели у нее как французский маникюр — розовый ноготок с беленьким краешком. А вот педикюр она предпочитала идеальный, это было незыблемо. Как раньше женщины жили? Только чтобы сделать маникюр, необходимо масло для ухода за кутикулой — раз; база под лак — два; лак для ногтей — три; закрепитель для лака — четыре. Ну и еще крем для рук, это само собой. Хотя, Таша вспомнила уроки по истории моды, женщины всегда ухаживали за собой. Разными способами, иногда и со смертельным риском для жизни, одни ртутные белила чего стоили или капли для блеска глаз из ядовитой белладонны. И все из-за этих мужиков, черт бы их всех побрал. Но вслух сказала уже следующую мысль:

— Лялька, ты только представь, на кого бы мы были похожи, если бы не мужчины? Вот я бы точно ленилась с собой делать половину того, что я делаю.

— Извини, дорогая, но это общепринятая глупость. Скажу тебе, как художник художнику: эстетика очень важна для любого разумного существа. Как и вообще для жизни. Иначе не было бы такой красоты кругом.

— С тобой не поспоришь, — пожала плечами Таша и, с любовью глядя на оставшееся в банке варенье, вопросительно посмотрела на Лялю.

— Доедай, Карлсончик. Так что там еще с твоими переживаниями?

— Как же мне отпустить этого Кирилла?

— Равнодушно. Отпусти уже его. Ты вцепилась в него и поэтому не можешь отстраниться и посмотреть на ситуацию со стороны. И на него тоже. Может, он тебе нужен, как моему столу пятая нога.

— Ага. Спасибо большое. Во всех умных книжках только и пишут — отпустите то, отпустите это. И ты туда же. Еще бы сказала как.

— Пожалуйста. Все скажу, ничего не скрою, — улыбнулась Ляля. — Найди в этой комнате предмет, который тебе нравится.

Таша огляделась по сторонам. В Лялькиной квартире ей нравилось все, это же была Лялькина квартира. Тут каждая вещь Лялькина любимая. Она именно так и говорит — мой любимый пледик, иди ко мне. Или — мое замечательное зеркальце. Феноменально приятное пространство.

— Ну, к примеру, эта картина. — Конечно, это Лялькина картина с белыми лилиями. Таша пыталась ее поклянчить, но поскольку Ляле она и самой очень нравилась, договорились, что Таша получит ее в подарок на свадьбу.

— Отлично, подойди к ней и держи ее.

— Как это?

— Как можешь, скорее всего руками.

Таша подошла и стала честно держать, ожидая продолжения.

— Что дальше?

— Ничего. Держи и наблюдай.

И пошла наряжаться. Сергей купил билеты на концерт оркестра Венеции в Большой зал консерватории. Это был один из моментов истины. По Лялиным представлениям, у Сергея от его нелегких будней начальника службы охраны крупного бизнесмена и государственного

деятеля господина Сыромятникова оставалось свободного времени, очень мягко говоря, немного. Поэтому на такое культурное мероприятие его могло сподвигнуть только очень светлое чувство. К Ляле, конечно. Хотя ерунда. У него очень даже развито чувство прекрасного и хватит вкуса оценить самый популярный в Европе камерный оркестр. Тем более что музыку они подбирают самую приятную, потому и популярные. Ляля терпеть не могла всякую заумь ни в литературе, ни в искусстве, ни в какой области жизни. Справедливо полагая, что если человек не может просто и ясно изложить свое послание, значит, оно еще не вполне созрело в его голове. Это было ее личное частное мнение, которое она, впрочем, никому не навязывала, но отстаивала со всей страстью своей души.

У Таши даже мысли не было прекратить эксперимент с картиной. Ляля была специалистом в таких экспериментах. И Таша уже не раз благодаря ей получала такие открытия в своей жизни, что просто цены им не было. Руки затекли, ноги устали. Прошло еще минуты четыре. И вдруг Таша заорала от осознания того, что она и так вроде бы понимала, но теперь оно дошло до нее как-то по-другому, гораздо объемнее, что ли.

Она кинулась в комнату и повисла на подруге, которая в этот момент стояла у шкафа только в одном чулке.

— Лялька! Я поняла.

— Делись, — предложила Ляля, усаживая Ташу на свою просторную кровать и примеряясь натянуть второй чулок.

— Понимаешь, когда я что-то хочу держать, я приковываю себя к этому. То есть я не его держу, а себя рядом с ним. Получается, что когда мы боимся что-то потерять, мы вцепляемся в это и не можем с этим нормально взаимодействовать. Там блок возникает, в том месте, где мы вцепились. Это и с деньгами так, и с мужчинами, и с любовью, и вообще, вся энергия, а она должна циркулировать свободно. Ну, ты понимаешь? Да? Да? — никак не унималась счастливая Таша. — И потом, чего его держать, он и так не падает. Если хочешь, приближайся и общайся. Ничего себе. Это мне еще месяц переваривать. Обалдеть!

Глава XXXIX

Концерт оказался феерическим. Сергей уже третий раз благодарил Лялю за то, что придумала такое мероприятие.

— Никогда не слушал классическую музыку живьем. Как-то лет десять назад заснул на концерте органной музыки.

— Значит, попытка все-таки была, — улыбнулась Ляля. Она смотрела на его мужественное лицо и не понимала, почему его хочется пожалеть. Странные люди, эти мужики, особенно такие, мужественные. Ее подруга, Рыжая Соня, которая отличалась умением в двух словах отразить суть, придумала для некоторых людей характеристику, которая подходила к Сергею как нельзя кстати. Рыжая Соня усовершенствовала «он как ребенок» в «он как дети», что гораздо полнее передавало смысл. Это говорилось о людях, которые не боятся быть смешными, естественными и выражать открыто свои чувства. Вот именно, он как дети. Что тут еще добавить? Странно, что его работа не превратила его в чувствонепроницаемый персонаж.

— Так я же говорю, я спал, а не слушал. Я тогда еще опером работал. За двое суток поспал часа четыре. Не рассчитал ресурсы организма, так сказать. А место мое еще, как назло, перед сценой, как на ладони. То есть спрятаться за кого-то просто нереально. Органисту-то все равно. А на сцене музыканты, мы с ними почти что лицом к лицу. Стыдно, сижу веки пальцами растопыриваю, и через три секунды все равно вырубаюсь. Так я промучился минут двадцать, пока не захрапел. Тут старичок, мой сосед, пожалел меня, ну и себя, конечно, и говорит тихонько: