На соседней планете
Шрифт:
— Несчастье!.. Какое-нибудь страшное несчастье угрожает мне! — пробормотала расстроенная Амара и чуть не бегом выбежала из грота.
Они молча вернулись на берег и сели в лодку, которую Амара пустила полным ходом. Она казалась такой мрачной и озабоченной, что Ардеа не осмелился заговорить с ней. Да и сам он тоже был страшно взволнован и мучился страхом за судьбу любимой девушки, которой грозила какая-то беда.
X
Когда они вернулись в лазурный грот, Амара вышла первая, предоставив своему спутнику заботы
Медленными шагами направилась она к скамейке, стоявшей в нише, и опустилась на нее, грустно понурив голову. Ардеа сел рядом с ней и наблюдал молча. Вдруг Амара закрыла лицо руками, и слезы полились по ее тонким пальцам.
Хладнокровие покинуло князя; он обнял Амару, привлек ее к себе и страстно прошептал:
— Не плачь, Амара! Я не могу видеть твоих слез. Если ты боишься здесь какого-нибудь несчастья, то следуй за мной! Бежим отсюда в землю раваллисов! Я сумею любить тебя так же горячо, как и любой селенит, а могущество магов оградит тебя от всякого несчастья. Там — у меня дворец, в котором ты будешь царицей, а я всю свою жизнь посвящу на то, чтобы сделать тебя счастливой!
Не получая ответа, Ардеа опустился на колени и повторил умоляющим голосом:
— Не говори — нет, дорогая! Попытайся хоть немного полюбить меня, и я до конца дней моих буду признателен тебе!
Амара подняла голову и жестом указала князю место рядом с собой. Губы ее дрожали, и какая то смесь счастья и тоски отразилась на ее подвижном лице.
— Ужасное предзнаменование начинает сбываться, — тихо сказала она, после минутного молчание. — Ты меня любишь, Ардеа, а мне даже нечего стараться полюбить тебя, так как мое сердце принадлежит тебе с той минуты, как я тебя увидела в первый раз.
С криком безумной радости Ардеа привлек Амару в свои объятия и страстно поцеловал, но та тихо отстранила его.
— Наша любовь и будет именно нашим несчастьем, так как я не могу принадлежать тебе, Ардеа! Резкий, разреженный воздух наших гор рано или поздно убьет тебя, а тяжелый воздух равнин задушит меня еще скорее.
— Я с радостью отдам жизнь за несколько лет счастья с тобой! — пылко вскричал Ардеа.
Амара задумчиво покачала головой.
— Это невозможно! Жестокий, неумолимый закон запрещает селенитам, — мужчине или женщине, — вступать в союз с людьми равнин. Пламя на груди моего предка ясно предсказывает горе разлуки. Зачем мы встретились?!. Когда я почувствовала, что люблю тебя, я надеялась, что хоть ты, по крайней мере, будешь спасен от любви ко мне. Но очевидно нам обоим суждено страдать. Такова воля богини Имамона! Да и могу ли я быть счастлива, зная, что живешь рядом со мной, как осужденный на смерть, часы которого сочтены? Нет, нет и нет! Нам необходимо расстаться.
Ардеа молча опустил голову. Мрачное и горькое отчаяние охватило его душу. И что, на самом деле, он мог предложить любимой женщине? Мимолетное и ложное общественное положение? Дворец дают ему из милости, на время его пребывания здесь, — пребывания, продолжительность которого тоже всецело зависит от Атарвы, а не от него.
Он отважился отправиться в опасный путь с Земли на Марс, воображая, что вооружен против всех искушений и слабостей; но
Теплые, ароматные руки обвили его шею, и кудрявая головка прижалась к его груди. Позабыв свои горькие думы, Ардеа прижал к своему сердцу Амару, и уста их встретились в долгом поцелуе. Это была минута блаженства, краткая и мимолетная, как и всякое людское счастье.
Амара высвободилась, наконец, из сжимавших ее объятий и встала.
— Время вернуться к гостям! Никто не сможет отнять у нас счастья, которое мы испытали, но никто также не должен и подозревать о нем. Идем!
Амара легко и грациозно выпорхнула из грота, а за ней медленно, как во сне, последовал Ардеа.
На их отсутствие никто, казалось, не обратил внимание. Танцы возобновились, и Амара приняла в них участие, по-видимому, с увлечением и веселою беззаботностью, которые только доказывали, что в деле притворства женщины Марса могут соперничать с женщинами Земли.
Ардеа восхищался Амарой и удивлялся ей; а в конце концов и к нему вернулось его хорошее расположение духа, особенно за ужином, когда Амара оказалась его соседкой и с таким тонким, чисто женским лукавством;' занимала его, что он один мог упиваться нежным, любовным ее вниманием.
Пир затянулся, и когда на следующий день Ардеа проснулся от крепкого и тяжелого сна, было уже очень поздно.
Кушанья, стоявшие на столе в его комнате, дали ему понять, что хозяева дома не желали, чтобы он сходил вниз, так как этот день селениты проводили в уединении, посте и молитве.
Только когда солнце село, разряженные жители длинной вереницей потянулись в храм для жертвоприношение.
Ардеа, который провел весь день, строя на будущее планы, один невозможнее другого, все время думая об Амаре и горя желанием ее видеть, поспешил присоединиться к толпе и вместе с нею вошел в храм.
Храм был полон молящихся, и неслись священные гимны, а у ног богини лежала груда цветов.
В качестве верховной жрицы, Амара не отходила от жертвенника, принимала приношения и произносила слова благословение. Она была бледна; по временам она опускалась на колени и, поднимая руки кверху, погружалась в немую молитву.
Один из сыновей Рахатоона, заметив князя, тотчас же подошел к нему. По приказанию отца он отвел его в особую нишу, откуда Ардеа мог лучше видеть предстоящую церемонию.
Когда был пропет последний гимн, то большая часть молящихся оставила храм. Амара скрылась в соседнем гроте, а несколько молодых жриц унесли часть цветов, привели в порядок жертвенник, и зажгли большие розовые свечи в громадных металлических шандалах.
Когда снова послышались пение и музыка, остававшиеся в храме раздвинулись по обе стороны, образовав широкий проход посредине для свадебного шествие.
В ту же минуту из соседнего грота вышли Амара с отцом. Рахатоон был весь в красном. На голове его сверкал широкий золотой обруч, украшенный лунным диском.