На стороне бога
Шрифт:
Приехала милиция, и нас всех арестовали. Три месяца держали в тюрьме, пока шло расследование. Мы доказывали, что он случайно погиб — ударился виском о край стола. Но погибший был сыном заведующего отделом нашего ЦК, и его отец давил на следователей и прокуроров. Потом началось расследование, и прокурор составил обвинение в умышленном убийстве.
Нуралиев замолчал, словно вспоминая, как все было. Дронго терпеливо ждал.
— Три месяца, — невесело подвел итог Алтынбай, — но шел уже конец восемьдесят шестого. Тогда в Алма-Ате были разные события, в Узбекистан приехала
Самые неприятные годы — это восемьдесят седьмой и восемьдесят восьмой.
Это когда нас уже били по-настоящему. У моджахедов тогда было первоклассное вооружение — из Америки, из Европы, из Китая. А нам, таджикам, в это время уже не очень верили. Считали, что мы потенциальные дезертиры.
— Я знаю, — кивнул Дронго. — Сложное было время.
— А разве потом было легче? — спросил его Алтынбай. — Я вернулся в восемьдесят девятом. Тогда и начался наш общий бардак. В Средней Азии уже была заварушка в Ферганской долине. Помните, что там случилось? Узбеки с турками тогда разбирались. Хотя кто сейчас помнит об этом? И никто не понял, что это была первая ласточка, что потом будет еще хуже. Ну а когда распался Советский Союз, первым «взорвался» Таджикистан.
— Я все помню, — тихо произнес Дронго, глядя перед собой. — Вы даже не можете представить себе, как я все помню. И вы снова воевали?
— Конечно, воевал. Разве тогда можно было остаться в стороне? Самая проклятая вещь на свете — это гражданская война, — убежденно сказал Алтынбай. — Тогда весь Таджикистан разделился на «юрчиков» и «вовчиков». Мы безжалостно истребляли друг друга, как дикие звери в какой-то непонятной ярости. Убивали не только мужчин. Иногда мы сами удивлялись своей ярости и ненависти. Тогда погибло сто тысяч человек. Сто тысяч человек, — повторил он, словно вслушиваясь в эту цифру.
— И на чьей стороне вы сражались?
— А как вы думаете? — спросил Алтынбай. Они разговаривали, не глядя друг на друга, словно обращаясь в пустоту. — Многие полагали, что я перейду на сторону оппозиции, — сказал Алтынбай, — ведь мне сломали мою спортивную карьеру, отправили в Афганистан — я был как бы пострадавшим от советской власти. Значит, по логике вещей я должен был эту власть ненавидеть. А я ненавидел других — которые ломали мою прежнюю жизнь, которые принесли ненависть и страх в нашу страну. И тогда я сделал свой выбор…
— Много пришлось убивать?
— Много, — признался Алтынбай. — В рай я точно не попаду. Теперь у меня одна дорога — к дьяволу. И в этот момент неожиданно погас свет.
— Вот не верь после этого в приметы, — заметил Дронго.
— Куда пропал этот кретин? — разозлился Алтынбай. — Нужно было самому пойти посмотреть. Ему ничего нельзя поручить.
— Вы его давно знаете?
— Несколько лет. Он работает с Рахманом-ака уже
— Он местный?
— Нет. Кажется, переехал из Украины. Рахман-ака был назначен заместителем начальника нашей налоговой службы в рамках межправительственного соглашения о перемирии.
— Вы хотите сказать, что он представлял другую сторону?
— Конечно. Но он оказался толковым человеком и совсем неплохим специалистом. Во всяком случае, дело свое он знает весьма неплохо.
— А Олег работает его помощником?
— Вообще-то он сотрудник отдела, который курирует Усманов. Но все считают Шарая его помощником. Давайте пойдем в дом, кажется, нам не дождаться Олега. Или он не нашел бензин.
Нуралиев тяжело поднялся. Дронго встал следом.
— У меня к вам еще один вопрос, — вспомнил Дронго. — Какую книгу вы читали?
— Омара Хайяма, — буркнул Алтынбай. — В молодости дураком был, не читал. А сейчас читаю. У него встречаются поразительные четверостишия. Просто поразительные! Как будто о сегодняшнем дне.
— Да, — улыбнулся Дронго, — гениальный поэт всегда современен. Вы окончили русскую школу?
— Хорошо говорю по-русски?
— Нет. Просто вы используете некоторые слова… Вы сказали, что «раскидали» своих противников и «выдали им по полной программе». Если бы вы учились на фарси, вы бы так не сказали. Кроме того, в местных школах проходили Омара Хайяма, а в русских классиков восточной литературы изучали факультативно.
Верно?
— Вы жили в Таджикистане? — удивился Алтынбай. Они вышли под непрерывный шум дождя.
— Нет! — крикнул Дронго. — Я просто предположил! Пока они дошли до дверей, оба промокли насквозь. Когда они открывали дверь, входя в дом, молния осветила все вокруг.
— Закройте двери, — раздался чей-то голос. Дронго вошел следом за Алтынбаем и закрыл дверь на ключ. В гостиной горели свечи, и это создавало иллюзию некой отстраненности. Словно жизнь на планете уже кончилась и здесь находились последние представители рода человеческого.
— Где Олег? — громко спросил Алтынбай. — Куда он пропал?
— Я здесь, — отозвался Олег, который сидел где-то в углу. — Нету там никакого бензина. И спирта нет. Водка есть, виски, коньяк, джин, но не много.
— Садитесь с нами, — раздалось из темноты. Дронго узнал голос Погорельского. Очевидно, одна из бутылок спиртного уже попала в руки режиссера.
— Давайте к нам, — позвал Мамука. Он сидел рядом с Погорельским, очевидно составив ему компанию. Горели только три свечи.
— А почему не зажгли остальные? — поинтересовался Дронго.
— Еще три отдали женщинам, а остальные припрятали на всякий случай, — прозвучал голос Усманова, но его самого не было видно.
Дронго вошел в бильярдную. Усманов сидел у камина. При свете огня камина был виден только его профиль.
— Я думал, что такой погоды здесь не бывает, — сказал он, поворачивая голову. — Хорошо, что Мехти успел разжечь камин.
— А где Сергей и Отари? — спросил Дронго.
— Наверху, — ответил Вейдеманис. Он сидел в кресле рядом с диваном, и его тоже не было видно в темноте.