На стороне мертвецов
Шрифт:
— У маменьки вы разрешения спросили? — грозно вопросила Ниночка. И… Митя даже заморгал часто, не вполне веря собственным глазам — на манер базарной торговки уперла кулачки в тощие бока!
Так… Спокойствие и невозмутимость, спокойствие и… Убить ребенка — очень, очень дурной тон! Даже плохо воспитанного…
— Доброе утро, Ниночка! — Митя поклонился, как кланялся бы кровной княжне (Трубецкой, к примеру!). Подумал — и легонько пнул Ингвара по ноге. Ниночку к гостям не выпустят — не по возрасту, а Ингвара придется воспитывать сразу, не то позора не оберешься!
— А… Что
Уж лучше б молчал!
— Фомина… — сквозь зубы процедил Митя.
— Фомина. — покорно повторил Ингвар. — Простите…
— Ниночка? — Митя перевел на девочку вопросительный взгляд. — Где книксен? Где «Доброе утро, кузен, доброе утро, Ингвар, как вам спалось?»
— Ты… меня ругаешь? — глаза у Ниночки от изумления стали большие и круглые.
«Хотя цвет красивый — синие такие… — мельком подумал Митя. — Может даже миленькой вырастет… Если я ее сейчас не убью» В висках неторопливо и вкрадчиво нарастал стук крови, по телу разливался жар, а руки начали подрагивать…
— Но ты не можешь! Я — хорошая девочка, это ты — гадкий мальчишка! Мама все про тебя дяде расскажет, и он тебе знаешь как задаст! Знаешь, кто у меня дядя?
— Догадываюсь… Мой пап'a?
Девчонка замерла с открытым ртом, а потом взвыла паровозною сиреной:
— Маменька-а-а! — и ринулась к столовой.
— Заодно передай, что мы позавтракаем в городе! — крикнул ей вслед Митя и тут же вздохнул. — Ну вот, опять же не передаст, как вчера с ужином. Идемте, Ингвар. Чувствую, если мы сами о себе не позаботимся, так голодными и останемся. — Митя распахнул дверь.
Ингвар оглянулся на столовую, но шагнул вслед за Митей. Тяжелая дверь на тугой пружине с грохотом захлопнулась у них за спиной.
Митя выдохнул — отпустило. Рассветная прохлада еще держалась, но лучи августовского солнца уже прижигали черепицу крыш и калили булыжники площади. Мимо с грохотом прокатила коляска, из которой в сторону Мити (не Ингвара же!) стрельнула глазками молодая дама. За ней — телега, откуда с не меньшим любопытством пялилась девка, да и мужик на облучке едва шею не свернул. Не было ни единого человека, который бы не любопытствовал «сынком нового полицейского начальства, которое вчерась как понаехало — так сразу тыщу мертвяков самолично по всем углам знайшло!» — как громогласно прошептала девица в потрепанной шляпке подружке в платке с петухами. «Ач, як оне позавалялись-то!» — явно не одобряя такую неаккуратность с трупами, откликнулась подружка, после чего обе захихикали, и пошли дальше, старательно покачивая бедрами, да озираясь — смотрит ли?
— Поверьте, Ингвар… — пробормотал Митя, провожая девиц взглядом. — Пока тетушка не найдет приличную кухарку, завтракать там нельзя. Равно как обедать и ужинать. Ежели не хотите сохранить мрачные воспоминания на всю жизнь. Я вот — сохранил!
И он зашагал вперед, аккуратно поглядывая по сторонам — головой вертят только провинциалы в Петербурге, а никак не наоборот!
— Что вы за человек такой! — Ингвар догнал, и зашагал рядом, то и дело возмущенно косясь. — Все бы вам язвить, все бы… подкусывать! Сдается, тетушка ваша тоже…
Митя даже остановился. Ингвар… язвит? И отвечать-то что, непонятно!
— Тетушка — дама слишком жилистая, чтоб ее, как вы говорите, подкусывать!
Предки, какая убогая шутка! Светский человек должен вмиг отбрить эдакого телка из реального училища…
— Да что б вы понимали в светском обхождении! — в сердцах выпалил Митя и зашагал дальше, зло печатая шаг. Ингвар опять потащился следом, явно смакуя свою победу и даже… то и дело подхихикивая! Невыносимо! — Если угодно, можете сами сдружиться с тетушкой. И с Ниночкой!
— Может, и сдружусь. — в голосе Ингвара странно сочетались хихиканье и солидная рассудительность. — Я ж не светский человек, вот и не веду себя в вашей манере!
У провинциального реалиста и не может быть манер юноши из петербургского света, родича кровных князей, даже в Яхт-клубе на Большой Морской бывавшего, пусть плохо и недолго!
— Будто вы — лучше всех и никто-то вам в подметки не годится! — выпалил Ингвар.
— А что… в этом есть сомнения? — с искренним недоумением переспросил Митя.
— Вы! — руки Ингвара уже привычно сжались в кулаки. — Чем, ну скажите, чем вам гордиться? Вы же… просто никчемный, ни к чему не способный светский бездельник!
— Еще нет… — с грустью покачал головой Митя. — Но я стремлюсь!
— Стремитесь? — аж взвыл Ингвар. — Изобрести лекарство какое, или вот, новый автоматон — к этому стремятся! А не чтоб быть… никем!
— Ваши изобретатели изобретают автоматоны для удобства настоящих благородных людей, которые автоматоны покупают! Они всего лишь… обслуга.
— Которая работает, пока вы прожигаете жизнь на папенькины деньги!
— У меня наследство от матушки! — обиделся Митя.
— На маменькины! Вот если бы вас тогда, у Бабайко убили… кто б о вас пожалел? Кто б вообще заметил, что вас не стало? Кроме вашего папеньки…
«Ты бы первый и пожалел, колбаса немецкая, когда б мертвяки тебя доедали!» Но да, сейчас это не аргумент… Вот как объяснить убожеству истинный смысл светского времяпрепровождения?
— К вашему сведению, государством правят эти самые светские бездельники, а не ваши… изобретатели! — процедил он.
— Оттуда и все беды! — отрезал Ингвар. — От бездельников, которые просто паразитируют! А такие, как ваш отец, их защищают!
— Ну-ка, ну-ка… — теперь уже Митя недобро прищурился. — Чем вас не устраивает мой отец?
— Я… — Ингвар неожиданно смутился. — Очень уважаю Аркадия Валерьяновича… он много трудится…
Митя оскорбленно моргнул: будто отец крестьянин какой, или чернорабочий…
— Но он же… в полиции! — голос Ингвара упал до шепота, и он даже огляделся, точно говорил о… стыдной болезни. — А они все — душители свобод. Еще на маменьке вашей женился, ради карьеры… — голос Ингвара задрожал от разочарования.