«На суше и на море» - 84. Фантастика
Шрифт:
Дедал увидел, как крупными каплями пота сразу покрылось лицо Икара, и еле успел подхватить падающее легкое тело.
— Воды! Дай скорее воды, — крикнул он Тиму.
— Полежи здесь, — сказал он сыну, когда тот очнулся. — А ты, Тим, запрягай мула.
— Но Тая хочет проститься с тобой. Она плачет.
— Нет времени, Тим, да и лишнее это, — качнул головой Дедал.
Через час из усадьбы выехала непомерной ширины тележка, которую лениво тащил коротышка мул. Упрямца подгоняли трое рабов в серых грубых хитонах. Стража, охранявшая дорогу из Кносса в
Поднявшись высоко в горы, один из рабов скинул грубый хитон и остался в широкой набедренной повязке, на которой висели топор и сосуд.
— Осторожней снимай рогожи, Тим, не повреди крыльев, — сказал Дедал. — Когда тебя спросят, ты ничего не видел, ничего не знаешь. И спасибо тебе за все!
— Слушаю, Мастер, — всхлипнул Тим. — Но… эти крылья! Выдержат ли они?
— Иди, Тим, иди. И не беспокойся, — подтолкнул его легонько к повозке Дедал. — По дороге наложи побольше хворосту на тележку.
Икар все время молчал, он даже забыл попрощаться с Тимом, а когда тот подошел к нему, ткнулся, всхлипнув, носом в плечо: Тим заменял ему в детстве няньку.
Они дождались, когда стих стук колес, и Дедал показал Икару, как надо привязывать ремни, как удобнее устраиваться в кожаном седле под треугольными крыльями и как, дергая за трос, управлять аппаратом за спиной, чтобы лететь на одной высоте.
— А если переменится ветер? — со страхом спросил Икар.
— Не переменится, — успокоил отец. — Я изучал эти ветры все годы, что жил здесь. Они дуют весной только на северо-восток, потому так быстро мореходы достигают Малой Азии под парусами. Но прошу тебя, не выходи из воздушного потока, ни за что не поднимайся выше: крылья не будут держать вне струи. Лети только следом за мной. Ты все понял?
— Все. Я буду лететь за тобой, — повторил сын. Он очень повзрослел за один день. Складка пролегла на переносице, и что-то дедаловское, напряженно ищущее появилось во взоре.
— Ну, сынок, не бойся, — весело сказал отец, подбодряя Икара.
Осторожно волоча крылья — два удлиненных треугольника, на которых была туго натянута материя с наклеенными пестрыми перьями, они прошли к обрыву над морем. Ветер здесь был так силен, что спаянные прочным клеем крылья громко затрещали.
Хрустел песок под ногами, тревожно вскричала какая-то птица, а рокот моря перебивала тихая песня ручейка.
«Заряна! — мелькнула радостная мысль. — Скоро, теперь уже скоро я увижу тебя!»
Сосуды были полны, и Дедал не позволил Икару напиться из ручья:
— Ты можешь сломать крылья.
— Позволь, отец, я обмакну лицо. Мне жарко! — взмолился юноша.
— Ты можешь сломать крылья! Над морем нам станет прохладно.
Странные аппараты за спинами зажужжали, крылья распластались в воздухе и потянули людей за собой. Дедал шагнул со скалы в ревущую пропасть, и крылья, красиво паря, понесли его вперед.
— Оте-ец! Как красиво! Мы летим прямо к солнцу! — воскликнул Икар и тоже
Аэд стоял в тронном зале дворца, украдкой разглядывая дело рук Дедала — розовые стены, расписанные фантастическими зверями и растениями, черные мраморные колонны, белые пифосы с маслом — светильники, погруженные наполовину в серый пол. Изображения двуострых секир на стенах. На розовом троне — Минос, на приступочке — Пасифая.
— Так ты сочинишь хулу на Дедала? — решив, что аэд не расслышал вопроса, переспросила царица.
— Я уже сказал, — простонал певец. — Я только что сочинил гимн. Его разнесут мореходы во все концы. Как я могу теперь сочинять хулу? Может быть, кто-нибудь другой? — Он умоляюще взглянул в глаза Пасифае и тут же осекся.
— Нет, — жестко усмехнулась Пасифая. — Ведь это именно ты у нас большой мастер сочинять хулу!
Аэд упрямо опустил голову.
— Ты не понимаешь самого главного, юнец, — тебя не просят! Тебе приказывают! Если завтра на празднике Дионисия ты не будешь хулить Дедала, окажешься снова в темнице, и тогда уже навсегда.
Аэд вздрогнул. Страшная картина сырого, холодного подземелья мелькнула перед глазами.
— Ну а если ты сочинишь хулу и хорошо ее исполнишь, — заговорил Минос, — мы сохраним тебе жизнь. Мы можем, например, — и он потер земляничный нос, — отправить тебя на маленький далекий остров, где есть дичь, рыба. Дадим зерна. Живи!
— Что я должен сочинить? — хрипло спросил певец.
— Что Дедал — убийца, убийца, убийца! — вскричала женщина. — И убил он ученика не из ревности, а из зависти к его таланту! Понял? Что он бесчестно обманул дочь славного Гелиоса — Пасифаю, которая лю… — она запнулась, — которая много сделала для него. Что он был развратником, сластолюбцем.
— Довольно! — взорвался Минос. — Главное не это… Он неблагодарный. Сбежал от Миноса, который дал ему приют, и потом он трус!
Аэд вздрогнул и ненавидяще взглянул на Миноса.
— Почему трус?
— Потому что он не полетел к Гелиосу, как смелый Икар. Икар — вот герой! Ты понял мою мысль, певец? — строго переспросил басилей.
— Не очень, — прошептал тот. Он стоял, покачиваясь. В пламени светильников было видно, как побледнело его лицо.
— Ты должен закончить хулу гимном отважному Икару, понял? Героем в памяти людей должен навсегда остаться он, а не отец. Запомнил?
Жалобно тренькнула кифара на груди аэда — дрожащей ладонью он прикрыл всхлипнувшие струны…
…Мореходы решили пристать к этому пустынному островку потому, что кончилась вода. Пока матросы заполняли бочонки у родника, купец, сопровождавший товар, — грузный, страдающий водянкой человек лет сорока — забрел в единственную здесь хижину.
— Давненько тут никто не останавливался, — обрадовался хозяин, — такой же седой, как гость, но тщедушный, сгорбленный и быстрый в движениях. У него было иссохшее то ли от скудной пищи, то ли от солнца лицо и синие глаза, источавшие страдание.