На суше и на море (сборник)
Шрифт:
Ник пристально посмотрел на ирландца.
— Почему, — спросил он, — один белолицый ненавидит другого, почему ирландец не любит американца?
— Черт возьми! Любить подобную тварь!
— Кого же любит ирландец?
— Я люблю капитана, он такой справедливый, люблю госпожу, она такая добрая, люблю мисс Беллу, мисс Мод; не правда ли, она восхитительна?
Индеец ничего не ответил, но казался недовольным. Помолчав несколько минут, Мик спросил:
— Ты был на войне, Ник?
— Да. Ник опять был начальником
— Но ведь это ужасно! Если рассказать об этом в Ирландии, то не поверили бы.
— Там не любят войны? Да?
— Нет, не то, у нас тоже бывают войны, но мы бьем по голове, а не сдираем кожу.
— Я скальпирую, вы бьете, что же лучше?
— Ах, но скальпировать — ведь это ужасно! Сколько скальпов взял ты в последнюю войну?
— Три с мужчин и женщин. Один такой большой, что может сойти за два, так что я считаю четыре.
— Фу! Ник, ты просто дьявол. Тебе мало трех скальпов, ты готов обманывать самого себя и один скальп считаешь за два. Ты никогда, верно, не думаешь о смерти? Исповедуешься ли ты когда-нибудь?
— Я всегда думаю о смерти, но до тех пор я надеюсь еще много найти скальпов. Мик, здесь их много есть!
Эти неосторожные слова сорвались у Ника, но Мик настолько уже опьянел, что не понял их смысла. Кружка уже опустела, друзья сердечно расстались и отправились спать каждый в свой угол.
ГЛАВА V
Быстро спустилась на землю ночь. Кругом хижины царила тишина, и среди этой тишины она казалась еще более уединенной, отдаленной от всего света.
Эти мысли пришли в голову Роберту, когда поздним вечером в день своего приезда он стоял у раскрытого окна со своими сестрами.
— Здесь очень уединенно, милые сестры. Отчего вас не вывозят в свет?
— Мы каждую зиму ездим в Нью-Йорк, с тех пор как папу выбрали депутатом. Отчего мы не встретились там с тобой прошлую зиму? Мы так надеялись на это.
— Мой полк стоял тогда в западных провинциях, а отпуск неудобно было брать, так как я только что был произведен в майоры. Бывает ли у вас кто-нибудь здесь?
— Конечно, — живо вскрикнула Мод, потом, как бы раскаявшись, что вмешалась в разговор, тихо проговорила: — Я хочу сказать, что изредка. Здесь мы так далеко от всех.
— Кто же это? Охотники, трапперы, дикие или путешественники?
— Охотники чаще других заходят к нам, — отвечала Белла, — а индейцы с тех пор, как ушел Ник, редко заглядывают; зато при нем их бывало много, они приходили всегда большими толпами. Что касается путешественников, то это — самые редкие гости. Не так давно к нам заходили два землевладельца; они отыскивали свои земли.
— Странно. Впрочем, в этой бесконечной степи действительно трудно отыскать свою землю. Кто же эти землевладельцы?
— Один старик, кажется, товарищ покойного сэра Вильяма; его зовут Фонда; другой —
— него сто тысяч акров земли. Это — Бекман.
— Что же, нашел он свою землю? В этой местности и тысячи акров могут затеряться.
— Да, нашел. Он заходил к нам и на обратном пути, зимой, и пробыл из-за урагана несколько дней. В ту же зиму мы часто встречались с ним в городе.
— Отчего же, Мод, ты ничего не писала мне об этом?
— Неужели не писала? Ну, Белла не простит мне, что я не нашла местечка в письме для Эверта Бекмана.
— Да, я его нахожу очень милым и умным, — проговорила спокойно Белла, а яркий румянец, вспыхнувший на ее щеках, многое сказал бы еще Роберту, но было темно, и никто не заметил этого. — Я не знаю, нужно ли было писать о нем?
— Понимаю, понимаю, — засмеялся Роберт. — Теперь скажи мне что-нибудь в этом же роде о Мод, и я буду знать все семейные тайны.
— Все? — возразила Мод. — А о майоре Вилугби разве нечего рассказать?
— Совсем нечего. Я люблю только тех, кто живет здесь. Да и время теперь такое неспокойное, что некогда солдату думать о чем-нибудь постороннем. Между метрополией и колонией завязывается серьезная ссора.
— Но не такая серьезная, чтобы дело дошло до войны? Эверт Бекман думает, что могут быть только волнения.
— Эверт Бекман! Вся семья его — очень порядочные люди; а каких убеждений держится он?
— Я думаю, что ты будешь считать его мятежником, — ответила, смеясь, Мод, тогда как Белла хранила молчание, предоставляя объяснения своей сестре. — Он не очень ярый противник Англии, но все-таки называет себя американцем. А ты, Роберт, как называешь себя?
— Я американец по рождению, но англичанин по службе… Да, это место очень пустынно и уединенно, особенно для таких девушек, как вы. Я хочу уговорить отца проводить больше времени в Нью-Йорке.
— Короче говоря, ты думаешь, что нам нужны поклонники. Не так ли, майор Вилугби? — смеясь, спросила Мод, насмешливо смотря на брата. — Однако до свидания! Отец велел отослать тебя к нему в библиотеку, когда ты нам достаточно надоешь, а мама присылала сказать, что уже седьмой час: в эту пору все порядочные люди уже ложатся спать.
Роберт обнял сестер и направился в библиотеку. Там сидел капитан с Вудсом; они курили трубки и время от времени прихлебывали коньяк, разбавленный водой. Разговор шел о Роберте, и оба старика возлагали на него большие надежды. Когда молодой человек вошел, отец придвинул ему стул к столу.
— Я думаю, что ты не привык еще курить. В твои годы я ненавидел трубку, мы нюхали только пороховой дым. А что англичане и их соседи — американцы?
— Я за тем и здесь, чтобы рассказать вам об этом, — ответил Роберт, осмотрев предварительно, хорошо ли заперта дверь. — Я теперь среди врагов.