На то они и выродки

Резанова Наталья Владимировна

Рада при каждом вопросе утвердительно кивала головой, а потом убежденно сказала:

— Лучше. Сейчас налоги отменили — это раз. За квартиру, за свет, за воду не платим — это два. Жетонную систему для всего населения ввели — это три…

— Слушай, малявка, а как рассуждает!

Но Теу рассуждений этих не оценила.

— Это кто ж тебе такие мысли внушил? Не сама ведь додумалась, верно?

— Так мой дядя говорит.

— И кто ж у тебя дядя — правительственный чиновник, что ли?

— Нет, он профессор. Палеонтолог. — Это слово Рада в отличие от «пенитенциарной системы» выговаривала без запинки, поскольку привыкла слышать его

чуть ли не с пеленок.

— И то, что ты, профессорская девочка, по улицам шляешься и побираешься, а может, и что похуже творишь, — это хорошо?

— Да уж лучше, чем по восемнадцать часов за смену посуду мыть… Конечно, приличную работу найти было б лучше, но если нет ее — надо побираться или еще чего. Мне без этого нельзя, мне семью кормить надо.

Нолу сердито заметила:

— Приличную работу ей… вот мелочь обнаглела. Тут с университетским образованием работу не найти… — А Теу пробормотала что-то малопонятное насчет «не знаю, как посуду, а мозги им промыли капитально»…

Тут их прервали, потому как принесли хлеб и баланду. Пайку хлеба жирная Шконка отобрала, потому что положено так, а баланду разрешила оставить. И о чем-то пошепталась с надзирательницей, косясь на Раду. Пока она хлебала, ей лихорадочно зашептали прямо в ухо:

— Ты чего с ней разговариваешь? Совсем с ума спятила?

Злобная Киса подобралась к ней на четвереньках и говорила очень быстро и тихо, косясь на Теу, стоящую у бака с миской в руках, словно княгиня на приеме.

— А что такого?

— Она ж из этих… из припадочных. — Киса как благовоспитанная девочка не употребляла слова «выродок», считая его неприличным. — А они ж, говорят, заразные, вот подцепишь от нее… тут только одна костлявая не боится с ней говорить, так она и без того уродина, хуже ей не будет…

Рада нахмурилась. Выродков-припадочных она видела. И что с ними на улицах творят — тоже.

— Как же вы ее здесь терпите?

— А она с Упырем жила. Знаешь про такого?

Рада чуть не присвистнула. Еще бы не знать. Это был вожак одной из самых могущественных банд Столицы. Говорили, что его не так давно повязали. Но все равно сожительница Упыря — это было еще круче, чем фальшивожетонщица.

— Воооот, — со значением продолжала Киса. — Упыря закрыли, и тех, кто с ним был, тоже, но все боятся — вдруг удерет? Или из банды его кто оставлен за девкой приглядывать… вот и не трогают ее.

Теу снова прошла к нарам, и Киса поспешила вернуться на прежнее место. Глядя на танцующую походку девушки, ее стройную спину и гордо посаженную голову, Рада усомнилась в Кисиных словах. Выродки — они же все уроды, не зря же их так называют. Опять же, если бы она была больная-заразная, разве Упырь стал бы ее возле себя терпеть?

А Теу словно бы и не заметила всех этих взглядов-разговоров, ровно и не было их. А может, и впрямь не заметила, с чего ей замечать мелочь всякую…

К сожалению, в тот же день Раде пришлось убедиться, что Киса права.

Одна сводня из арестанток оказалась сильно богомольная и затянула «Вечернюю благодарственную». Остальные стали подтягивать, и вскоре вся камера пела хором. Раду не растили в религиозных правилах, и отец, и дядя говорили, что все это древние глупости, но в школе пришлось несколько молитв и гимнов выучить, и сейчас они вдруг припомнились. И так, что невольно захотелось подхватить. Рада не стала противиться этому порыву и присоединилась к общему хору. Это было прекрасно, замечательно — вот так, всем вместе петь славословия Мировому

Свету и Творцу, повторяя древние слова пророков, и пробирали эти слова до самого сердца, и слезы выступали на глазах… но сквозь слезы Рада как-то заметила, что Теу на нарах забилась к самой стене и натянула одеяло на голову. А когда молитвенное настроение как-то враз прошло и арестантки стали укладываться, пытаясь заснуть, одеяло с лица Теу сползло, и стало видно, что губы у нее в кровь искусаны. Так она пыталась сдержаться, чтоб не закричать, и прикрывалась, чтоб скрыть, как ее в корчах бьет. И не зря она так делала. Рада как-то видела на улице — еще когда кругом сплошные завалы были, как одну женщину стало корежить, и закричала она дурным голосом, за голову хватаясь. Аккурат когда народ, в тех завалах рывшийся, чему-то сильно радовался. Так мальчишки ту женщину схватили и в костер кинули, и так она и сгорела там. Иные пацаны не старше Рады были… а взрослые не останавливали их, нет, еще и хвалили. А уж били таких припадочных — страсть! Никто не знал, с чего такая болезнь берется, а ведь во время войны всяких болезней повидали, и таких, о каких сто лет и думать забыли, но о них хоть известно было, откуда они. Рада выродков боялась — как все, и брезговала тоже, а уж что про них взрослые говорили, даже дядя Каан, хоть он вообще-то добрый, и повторять не хотелось. Так что если бы Теу свой припадок от чужих взоров не прятала, то, наверное, тетки здешние и про страх перед Упырем забыли бы… и как это здешние начальники не понимают, что нельзя больных со здоровыми вместе сажать? Наверное, понимают, но как это… система не устоялась.

От таких мыслей и от всего, что произошло за день, Рада утомилась и уснула, хотя на бетонном полу было холодно и все тело ломило. Однако она понимала — чтоб тебе матрац или одеяло выделили, нужно будет отработать, порядок в этой жизни такой, и потому не просила ни о чем.

На другой день случай отработать бы и представился — так Шконка ей сказала. Мол, в конце недели начальник блока со товарищи выходной отмечают, это завсегда так, и подарки им полагаются. И от надзирательниц, и от заключенных. Так что, сказала, пойдешь, когда кликнут.

Рада уже хорошо понимала, в чем такая отработка заключается, и спорить не стала.

Возразила, как ни странно, Теу:

— Ты что задумала, колода жирная? Девчонка совсем мала еще!

— Не твое сучье дело, — огрызнулась Шконка. — Не тебе тут решать, уродина!

Было странно слышать, как такая бабища называет уродиной красавицу Теу, но все — и Рада тоже — знали, почему так.

— Вот как? — Теу усмехнулась. — Слово мое такое — мелкую не трогай.

— Ишь, раскомандовалась. Тут тебе не при Упыре, койку ему греть, тут за тебе заступаться некому! Или, может, сама пойдешь заместо малявки? Так тобой, припадочной, и вертухаи побрезгуют, заразишь еще!

— И сама не пойду, и малявку не пущу. — На лице Теу была все та же нехорошая улыбка. — А для таких, как ты, Упырь мне не надобен, сама справлюсь. — Она внезапно поднялась с нары. — А ну, место дайте, и чтоб все прочие не лезли!

Бабы и девки подвинулись, освобождая место в середине камеры. Ну, кто бы пропустил такое бесплатное развлечение, как драка?

Шконка, конечно, вовсе не испугалась, а двинулась навстречу Теу, выпятив живот и сиськи. Чего тут было пугаться — она была куда как больше и тяжелее Теу, кулаки как у мужика, а Теу и в прежние времена руками явно работать не приходилось, и в нынешние, наверное, тоже.