На трудном перевале
Шрифт:
Я встретил Керенского в большой угловой комнате, в которой у императора в свое время была его личная гостиная. Светлая комната, обитая розовым шелком, с мебелью в стиле модерн, по буржуазным понятиям уютная, с большим числом креслиц, диванчиков, столиков, в свое время заваленных фотографиями в семейных альбомах, безделушками. Теперь все это было убрано, и она имела вид хорошо обставленной гостиницы. Оставалось её главное очарование, которое нельзя было у нее отнять: талантливый строитель дворца итальянец Растрелли, влюбленный и на холодном, темном Севере в свет и солнце, построил её
Керенский вошел вместе с Никитиным, сохранявшим портфель министра внутренних дел.
Когда я увидел Керенского, с которым не встречался со времени Московского совещания, то в первый момент не узнал его. В моей памяти был молодой, бодрый человек, пересыпавший свою речь шутками, со свежим и приятным лицом. Сейчас Керенский как-то весь опустился. Лицо опухло и огрубело. Глаза провалились и были тусклы. Торопливо подав мне руку, он сразу перешел в атаку.
— Правда ли, что вы уже успели побывать в Смольном?
— Конечно.
— Но позвольте, вам там нечего делать. Мы с таким трудом избавились от постоянной ферулы Советов, а вы возвращаете нас в положение до 5 июля.
— Но ведь вы же знаете, что такова была моя линия работы в Москве, где именно благодаря теснейшему контакту с Советом я и смог сделать что-нибудь полезное.
— Москва не Петроград, — раздраженно возразил Керенский, — здесь вы член Временного правительства. И до тех пор, пока я являюсь главой Временного правительства, я не могу допустить, чтобы оно руководствовалось [356] интересами той или другой группы населения. Мы должны стоять на общенациональной точке зрения.
— Прекрасно, я разделяю эту точку зрения на конечные цели нашей деятельности, но в практике армейской работы я не могу шагу ступить, если не буду действовать, опираясь на Советы и армейские комитеты. Офицерство само по себе бессильно сделать что-либо. Наша задача добиться союза демократического офицерства и комитетов, которые вместе еще как-нибудь могут бороться с разложением армии. Но порознь они будут наверняка разбиты. Для успеха нашей деятельности нам надо опираться на авторитет ЦИК.
— Нам надо опираться на авторитет Временного правительства!
— Но послушайте, Александр Федорович, ведь надо же говорить серьезно. Вот я провел в Москве борьбу и против анархических выступлений в Нижнем, и против корниловщины и в обоих случаях о Временном правительстве я не слышал ни слова. От вас я не имел никаких указаний, что делать, на кого опираться. Но зато самая возможность успеха, достижения тех целей, которые, по моему мнению, были нужны той России, о которой и вы и я думаем, были достигнуты благодаря содействию Совета. Как хотите, но я не могу себе иначе представить свою деятельность в министерстве.
Керенский в негодовании встал. Никитин, видя, что дело идет к разрыву между мною и Керенским, нашел нужным вмешаться.
— Александр
— Нет, наоборот, очень даже нужно, ибо это составляет основу того, как я буду действовать дальше, — возразил я. — Завтра же я собираюсь ехать в Петроградский Совет солдатских депутатов {75} и с ними переговорить о тех шагах, которые собираюсь предпринять в армии.
Керенский резко обернулся ко мне:
— Вот видите, — обратился он к Никитину, — мы [357] только что избавились от Корнилова справа и получаем Корнилова слева.
— Не будем волноваться, Александр Федорович, — продолжал Никитин свою роль примирителя, — послушаем практическую программу Верховского.
— Напомню, — сказал я, — что в телеграмме Корнилову, которая в копии была послана вам, я прямо сказал, что можно и нужно менять политику.
— В чем же вы видите необходимость перемены политики? — спросил Керенский.
Я изложил то, что, по моему мнению, надо было делать немедленно, при этом особо подчеркнул необходимость смены командного состава и для начала предложил назначить Полковникова на Петроградский округ.
Керенский слушал внимательно.
— Все, что вы говорите о сокращении численности армии, совершенно сходится со взглядами Временного правительства. Очень хороши ваши предложения о поднятии дисциплины. Все это, конечно, не ново, и правительство имело в виду и уже отчасти проводило эти мероприятия в жизнь. Будет хорошо, если вы продолжите эту работу. Но остальное вызывает сомнение. Смена командного состава, работа в контакте с Советами — все это уже пройденный этап, и к нему не следует возвращаться... Впрочем, переговорите с Терещенко. Мы сейчас составляем впятером правительство{76}, и надо получить его согласие на ваши планы.
Керенский встал, недовольный беседой.
Я не хотел кончать первую беседу без определенного результата.
— Знаете ли вы, Александр Федорович, точку зрения ЦИК на мою программу?.. Он будет поддерживать её даже против вас и Терещенко.
Керенский пробурчал себе под нос что-то невразумительное и, быстро пожав мне руку, ушел к себе.
Никитин с огорчением сказал мне:
— Как жаль, что вы не переговорили прежде всего со мной, когда приехали. Мы бы все это уладили, а теперь уже в ваших отношениях с Керенским пробежала кошка. Он вам не будет доверять.
— Боюсь, что при той линии, которая у меня намечена и которая не сходится с линией великодержавного [358] и самодержавного правительства, сложившейся у Керенского, нам все равно не удалось бы договориться.
Надо было повидать Терещенко и с ним договориться о том, что делать дальше. Терещенко просил приехать к нему на дом. К 7 часам я подъехал на Дворцовую набережную к дому Терещенко; богатый сахарозаводчик купил его у разорившегося князя и поселился в самой цитадели придворного российского дворянства, рядом с дворцами царей и великокняжеской семьи.