На углу Вселенной

Бахтина Наталья

А пока звенел апрель. На улице зябко, указ о запрете курения в стенах института появится только лет через двадцать. Поэтому самостийная курилка у выхода на пожарную лестницу не пустовала. Какая-то сердобольная душа притащила из подвала старый продавленный диванчик, который ранее стоял в предбаннике у директора и был списан распоряжением замдиректора по хозчасти после покупки новой мебели. Фикус из подсобки пожертвовала тётя Маша, считавшая, что растение будет хоть немного очищать воздух вокруг «бедных курильщиков, которые травят себя почём зря».

– Кончайте курить, самоубийцы! – раздался со второго этажа зычный голос профессора Кардашевского. – Капля никотина убивает коня!

По легенде, профессор когда-то сам

был заядлым курильщиком, а ныне – ярым сторонником здорового образа жизни.

– Мы не кони, нас так просто не убьёшь, Павел Григорьевич!

– А, это опять вы, Роман! Зайдите ко мне в кабинет, есть разговор по теме вашей дипломной работы.

– Сейчас зайду, Павел Григорьевич!

Роман поспешно затушил окурок, на этот раз, в порядке исключения, о край урны на длинной тонкой ножке, а не в горшке с фикусом.

Павла Григорьевича Кардашевского считали в институте человеком не от мира сего. Действительно, какому учёному в здравом уме и твёрдой памяти придёт в голову создавать классификацию воображаемых явлений? А Павел Григорьевич занимался именно этим. Он утверждал, что в бесконечной вселенной должно быть бесконечно много цивилизаций, в том числе и таких, которые сильно обогнали земную в своём развитии. Земля, со всеми её заводами и фабриками, самолётами и пароходами, вычислительными машинами и спутниками, занимала на шкале Кардашевского крайне низкую позицию. Попросту говоря, на нуле находилась Земля. До цивилизаций первого типа, которые используют всю энергию, получаемую планетой от своего центрального светила, нам ещё шагать и шагать. Не говоря уже о цивилизациях второго типа, которые могут потреблять всю энергию своего солнца, или о цивилизациях третьего типа, чья энергетическая мощь сравнима с мощностью всей галактики.

В институте Павла Григорьевича любили. Ибо был он человеком добрым, любознательным и, кроме того, настоящим учёным. Кроме шкалы цивилизаций, он занимался и реально наблюдаемыми астрономическими явлениями. То есть он сначала их предсказывал, а потом их открывали. Увы, за границей. Так он предсказал пульсары, как говорится, «на кончике пера». Интуиция у Павла Григорьевича была потрясающая. О ней в кулуарах ходили легенды. Например, рассказывали, как он сдавал в университете экзамен по теоретической механике. Курс третьекурсникам давался с трудом, читал его преподаватель, словно отбывая наказание. Те студенты, которые ходили на лекции, откровенно зевали или занимались своими делами. В конце семестра выяснилось, что экзаменационные билеты составлены не по учебнику, на который все надеялись, а по лекционному курсу, который никто не слушал. Конспектов ни у кого не было. Вернее, они были только у одной отличницы, Аллы Смирновой, которая принципиально ходила вообще на все лекции и семинары. Естественно, Алла никому конспекты не давала, потому что сама по ним готовилась. И только под утро перед экзаменом Павлу удалось завладеть конспектами на полчаса.

Что делать? Всё прочесть, а тем более запомнить, нет никакой возможности. И тогда Павел пошёл на хитрость. Написал на плотных листках бумаги числа от одного до двадцати пяти (именно столько было билетов) и разложил их чистой стороной кверху. Тщательно перемешал и наугад ткнул пальцем в первый попавшийся листок. Выпало число тринадцать. Не будучи суеверным, Павел выучил билет под этим номером и пошёл на экзамен. Надо ли говорить, что на экзамене ему попался именно этот билет!

Или вот ещё случай. Однажды Павел, уже работая младшим научным сотрудником в отделе радиоспектроскопии, поехал в гости к своему другу, Серёже Иконникову, только что получившему новую квартиру в спальном районе. Уже выйдя из метро, обнаружил, что записку с адресом Сергея забыл дома. И хотя мобильный телефон уже был изобретён к тому времени, ему ещё предстояло пройти немалый путь, чтобы стать достоянием простых смертных. Даже обычного телефона в квартире

у Сергея пока не было. Павел, недолго думая, подошёл к гражданину в шляпе, шедшему навстречу, и спросил, где живёт Иконников Сергей. Тот назвал точный адрес. Этот гражданин в шляпе оказался человеком, знавшим Сергея ещё по астрономическому кружку в Киеве и как раз недавно побывавшим у него в гостях. Естественно, он был единственным человеком во всём этом спальном районе, который мог в тот момент дать адрес Сергея.

Круглую комнату, в которой работал Павел Григорьевич, кабинетом можно было назвать с большой натяжкой. Кроме профессора, в ней сидели ещё четверо сотрудников. Столы располагались по периметру, и сотрудники сидели спинами к центру, чтобы не сверлить друг друга глазами и не мешать друг другу заниматься тяжёлой умственной деятельностью. В центре комнаты стоял круглый стол, за которым распивались крепкие чаи, а иногда, по праздникам, и другие напитки. В распоряжении Павла Григорьевича был стол-секретер в виде бюро с полукруглым верхом, который в отсутствие хозяина опускался и запирался на ключ.

– Входите, Покровский. Все ушли в буфет, мы с вами спокойно побеседуем, – такими словами встретил Романа сидящий за своим бюро Павел Григорьевич, полуобернувшись на стук в дверь.

Роман с любопытством оглянулся по сторонам. Он редко бывал в этой комнате и каждый раз обнаруживал в ней что-то интересное. Вот и сейчас глаза наткнулись на новое изречение, написанное на листе ватмана синим фломастером и красующееся на стене между двумя окнами: «Смотрим в книгу и видим… выражение для лапласиана в сферических координатах». Сдержав невольный смешок, Роман вопросительно посмотрел на Павла Григорьевича.

– Присаживайтесь, – Роман сел на указанный стул, – и расскажите, чем вы сейчас занимаетесь. Мне ваш диплом понравился, вы там высказали оригинальные идеи о магнитном поле нейтронной звезды.

Роман замялся. О чём рассказывать? Последнее время он выполнял трудоёмкое и неинтересное поручение своего завотделом. Одному космическому ящику понадобилось выяснить, какие звёзды на небе переменные, а какие постоянные. Понятно, что звезда, которая меняет свой блеск непредсказуемым образом, для навигации не годится. Никто за это дело браться не хотел, боялись ответственности. Да и то правда – даже если звезда сто лет молчала, что мешало ей взорваться в любой момент в будущем? Но договор был подписан, деньги авансом на счёт института переведены, пришлось выкручиваться. Начальник назначил Романа ответственным за работу, сказав: «Если ты этого не сделаешь, никто больше не сделает». И Роман выкручивался. Он перелопатил гору литературы и составил список звёзд, о которых к настоящему времени имелись хоть какие-то сведения о переменности, полученные наземными телескопами или спутниками: либо в видимом спектре, либо в инфракрасной или даже в ультрафиолетовой области.

– Что такое парадокс Ферми, знаете? – по-своему истолковав молчание Романа, спросил Кардашевский.

– В общих чертах, – осторожно ответил Роман. – Если в двух словах, то это полное молчание Вселенной, хотя цивилизаций должно быть много, в том числе и таких, которые сильно опередили нас по уровню развития.

– В общем, да, – задумчиво протянул профессор и забарабанил пальцами по столу. – Может, дело в том, что они просто не хотят с нами общаться?

– Как – не хотят? – опешил Роман.

– А зачем мы им нужны? Что мы им такого хорошего можем предложить?

– Ну, если не мы им, то они нам… – неуверенно начал Роман.

– Почему вы думаете, что они должны быть альтруистами? Что они спят и видят, чтобы кого-то облагодетельствовать? К тому же, если хоть немного изучить человеческую природу, легко понять, что люди – это такие существа, которые любой дар обращают в конце концов против дарителя. Не все, конечно, но рисковать никому не хочется.

Профессор помолчал. Роман терпеливо ждал.