На улице Мира

Лавринович Ася

– Хорошо. Кто галит?

– Она! – один из мальчишек указал на забавную рыженькую девчонку. Я ведь даже их имен не запомнила, в то время, как они радостно выкрикивали мое.

– Считай до ста! – приказала я.

– Так долго? – удивилась девочка.

– Конечно! Столько желающих играть. Нужно, чтобы все успели спрятаться.

– Один, два, три, четыре… – закрыв ладонями глаза, начала девчонка.

Все бросились врассыпную, и я быстрым шагом направилась в сторону деревянного замка. Он не пользуется спросом у малышни, поэтому это отличное укрытие. Взбежав на второй этаж, я выдохнула:

–

Так и думала! Признавайся, тебя выселили из настоящего дома?

Никита, прислонившись спиной к стене и откинув голову, лишь поморщился. Не стал вынимать из ушей наушники. Тогда я прошла вперед, но на сей раз Яровой и не думал убирать вытянутые ноги, давая понять, что сегодня он не в настроении разделить со мной убежище. Но как бы не так! Мне некуда, а главное, не хочется возвращаться. Пришлось садиться рядом с ним. В наушниках Никиты гремела музыка. Я молчала, сложив руки на коленях. Еще несколько недель назад, до того, как в моей жизни не начали происходить странные события, ни за что бы не села рядом с Яровым. И из гордости не заговорила бы первой… А тут будто больше не выдержала, сломалась. Никита был задумчивым и хмурился. На меня не смотрел. Лишь спустя пару минут все-таки покосился в мою сторону и, выключив музыку, поинтересовался:

– Кто тебя так отделал?

– Циглер.

– Неплохо!

– Видел бы ты Ирку, – вздохнула я. – У нее такой фонарь под глазом!

– Ясно.

Никита даже не поинтересовался, из-за чего у нас произошла драка. Я бы на его месте от любопытства сгорела. Вот Данька, наверняка, для Иры устроил дома допрос с пристрастием. А этот… Или он прикидывается, или ему правда давно не интересно, что происходит в моей жизни.

– Ты снова поссорился с отчимом?

– Ага.

– У меня тоже скоро будет мачеха, – не выдержала я. Эта Катерина вместе со своим дурацким супом, как и мама, не выходила из моей головы.

– Правда?

Никита посмотрел на меня. Почему-то не верит. Он всегда щурится, когда сомневается в чьих-то словах. Отлично помню эту его привычку.

– Да. На вид – моя ровесница. На внешность – типичная инстаграмщица. Она в поисках себя, но до этого танцевала в баре, развлекала пьяных посетителей. Как тебе выбор моего папочки, м?

Никита только пожал плечами. Теперь одноклассник поглядывал в оконный проем, за которым шумела зеленая листва, и раздавались детские крики. Игра в прятки была в самом разгаре.

– Я думала, хватило с меня того мексиканца, – продолжила я. – Ты не понимаешь, как это стремно, когда вокруг тебя ни одного взрослого здравомыслящего человека, кроме тети Сони, которая приходит раз в неделю по вторникам. Как стремно чувствовать себя ненужной. Стремно стесняться своих родителей. Стремно, когда ты для мамы будто младшая сестра, которая мешает ей жить и тусоваться. Стремно в одно утро проснуться и узнать, что тебя променяли на какого-то молодого парня, который живет на другом конце света. Которого она даже никогда в глаза не видела. Стремно после отъезда верить, что мама сможет еще вернуться. Что она все осознает, что она соскучится, будет часто звонить… – Я почувствовала, что уже не управляю собственным голосом. – Почему она не звонит мне, Никит? Я так скучаю!

Под конец голос все-таки сорвался. Никита вместо

ответа обхватил мою голову рукой и прижал к своей груди. И я почувствовала уже забытый, но некогда родной запах – свежевыстиранного белья, горьковатой скошенной травы и летнего утра.

Я сглотнула подступивший к горлу комок слез. Вот это прорвало! Перед Яровым даже как-то неудобно стало.

– Черепушка твоя в окне торчит, – раздался над ухом низкий голос Никиты. – Ты ведь не хочешь, чтобы малышня тебя нашла.

Я только осторожно кивнула. Поверить не могу, что решила, будто Никите не все равно.

– Ты слушал меня вообще?

– Да, кажется, ты говорила что-то о маме.

– Мм, – разочарованно промычала я.

Тогда Никита внезапно погладил меня по голове. Я слышала, как часто застучало его сердце. Яровой проговорил мне в волосы:

– Не бойся, все будет хорошо.

Я подняла голову и посмотрела в его глаза. Такие серые, как небо перед грозой.

– Они тебя не найдут, – Никита широко улыбнулся.

Да, Яровой никогда не умел нормально успокаивать, но мне все равно почему-то становилось от его сарказма легче. Тогда мне захотелось снова прижаться к нему крепко-крепко… Как раньше.

Скорее всего, в эту минуту Никита думал о том же самом, потому как не торопился убрать руку с моих волос.

Не отлипая от Никиты, я снова взглянула в окно. В ту минуту показалось, что за ним – заброшенный дремучий лес, в котором полно зелени. И мы совершенно одни на тысячи километров. Сидим в деревянной избушке, в которой пахнет дровами и утренним туманом.

– Ты не видел Степана Ивановича? – спросила я.

– Почему ты о нем вспомнила? – удивился Никита.

Степан Иванович – наш пожилой сосед с первого этажа. Одинокий и неразговорчивый. Мы ничего не знали о мужчине, кроме того, что он здорово играл на аккордеоне. Раньше, когда к нему на лето в гости приезжали внуки, Степан Иванович распахивал окна и играл ту самую музыку из старых фильмов, которая включается в моей голове, когда я счастлива.

– Обычно Степан Иванович начинал играть первого июня. Год за годом. Открывал окна на кухне и играл. Мы с Иркой даже на улицу выползали в первый день каникул пораньше и танцевали под его окнами. Неужели ты не помнишь? Вам, мальчикам, все равно, а нам эта музыка так нравилась… Дурачились, а он улыбался и играл для нас. Его музыка ассоциировалась у меня со светлым будущим. Впереди каникулы, целых три месяца лета и свободы. Но внуки его выросли и больше, кажется, так часто не приезжают. Да и я теперь стесняюсь танцевать во дворе… – Я немного помолчала. – Где же Степан Иванович? С ним все в порядке? Он жив вообще? Надо к нему зайти в гости. А если он не откроет окна и не будет играть?

Никита снова прижал меня к себе чуть крепче.

– Да все в порядке с твоим Степаном Ивановичем, – успокоил меня Яровой. – Недавно его в магазине встретил.

– Надеюсь, что все хорошо.

Почему-то я так расстроилась. Не меньше, чем из-за мамы и Катерины. Будто внезапно осознала, что в этот год без музыки пожилого соседа вдруг не начнется лето. И свобода, и все светлое впереди…

– Я отмазала тебя от лагеря, – вспомнила я утренний разговор с директрисой.

– Спасибо, – кивнул Никита.