Шрифт:
Ганс Христиан Андерсен
НА УТИНОМ ДВОРЕ
Из Португалии - а кто говорит, из Испании, но это все едино - вывезли утку. Прозвали ее Португалкою. Она несла яйца, потом ее зарезали, зажа- рили и подали на стол - вот и вся ее история. Выводков из ее яиц тоже звали Португалками, и это кое-что да значило. Наконец из всего потомства первой Португалки осталась на утином дворе только одна утка. На этот утиный двор допускались и куры с петухом, неимоверно задиравшим нос.
– Он просто оскорбляет меня своим неистовым криком!
– говорила Порту- галка.
– Но он красив - этого у него не отнимешь, хоть и не сравнится с селезнем.
Как раз в эту минуту и свалилась с крыши певчая птичка. Она спасалась от кошки и сломала при этом крыло.
– Как это похоже на кошку, эту негодяйку!
– сказала Португалка. - Я знаю ее еще по той поре, когда у меня самой были утята. И подумать только, что такой твари позволяют жить и бегать тут по крышам! Нет уж, в Португалии, я думаю, такого не увидишь!
И она принялась соболезновать бедной птахе. Соболезновали и простые утки, не португальские.
– Бедная крошка!
– говорили они, подходя к ней одна за другой.
– Хоть сами-то мы не из певчих, но в нас есть внутренний резонанс или что-то в этом роде. Мы это чувствуем, хоть и не говорим об этом.
– Ну так я поговорю! - сказала Португалка. - И сделаю для нее кое-что. Это прямой долг каждого!
– С этими словами она подошла к коры- ту, зашлепала по воде крыльями и чуть не залила птичку ливнем брызг, но все это от доброго сердца.
– Вот доброе дело!
– сказала Португалка. - Смотрите и берите пример.
– Пип!
– пискнула птаха; сломанное крыло не давало ей встряхнуться хорошенько. Но она все же понимала, что выкупали ее от доброго сердца.
– Вы очень добры, сударыня!
– прибавила она, но повторить душ не просила.
– Я никогда не думала о том, какой у меня нрав!
– ответила Португал- ка.
– Но знаю, что люблю всех моих ближних, кроме кошки. А уж этого от меня требовать не приходится! Она съела двух моих утят!.. Ну, будьте же теперь здесь как дома! Это можно! Сама я тоже не здешняя, что вы, конеч- но, заметили по моей осанке и оперению. А селезень мой здешний, не моей крови, но я не спесива!.. Если вас вообще кто-нибудь поймет здесь, на дворе, то уж, смею думать, это я!
– У нее портулакария в зобу!
– сострил один маленький утенок из прос- тых.
Остальные утки, тоже из простых, нашли это бесподобным: "портулака- рия" звучит ведь совсем как Португалия. Они подталкивали друг друга и крякали:
– Кряк! Вот остряк!
А потом опять занялись бедной птахой.
– Португалка мастерица поговорить!
– сказали они.
– У нас нет таких громких слов в клюве, но и мы принимаем в вас не меньшее участие. И если мы ничего не делаем для вас, то не кричим об этом! По-нашему, так благо- роднее.
– У вас прелестный голос!
– сказала одна из пожилых уток. - То-то, должно быть, приятно сознавать, что радуешь многих! Я, впрочем, мало смыслю в пении, оттого и держу язык в клюве! Это лучше, чем болтать глу- пости, какие вам столько приходится выслушивать!
– Не надоедайте ей!
– вмешалась Португалка.
– Ей нужен отдых и уход. Хотите, я опять вас выкупаю, милая певунья?
–
– попросила та.
– А мне только водяное леченье и помогает!
– продолжала Португалка.
– Развлечения тоже очень полезны! Вот скоро придут в гости соседки куры, в их числе две китаянки. Они ходят в панталончиках и очень образованны. Это подымает их в моих глазах.
Куры явились, явился и петух. Сегодня он был вежлив и не грубиянил.
– Вы настоящая певчая птица!
– сказал он пташке.
– Вы делаете из сво- его крохотного голоска все, что только можно сделать из крохотного го- лоска. Только надо бы иметь свисток, как у паровоза, чтобы слышно было, что ты мужчина.
Обе китаянки пришли от пташки в полный восторг: после купанья она бы- ла вся взъерошенная и напомнила им китайского цыпленка.
– Как она мила!
– сказали они и вступили с нею в беседу. Говорили они шепотом, да еще и с придыханием на "п", как и положено мандаринам, гово- рящим на изысканном китайском языке.
– Мы ведь вашей породы! А утки, даже сама Португалка, относятся к во- дяным птицам, как вы, вероятно, заметили. Вы нас еще не знаете, но мно- гие ли нас здесь знают или дают себе труд узнать? Никто, даже и среди кур никто, хотя мы и рождены для более высокого нашеста, нежели большинство! Ну да пусть! Мы мирно идем своею дорогой, хотя у нас и дру- гие принципы: мы смотрим только на одно хорошее, говорим только о хоро- шем, хотя и трудно найти его там, где ничего нет! Кроме нас двух да пе- туха, во всем курятнике нет больше даровитых и вместе с тем честных на- тур. Об утином дворе и говорить нечего. Мы предостерегаем вас, милая пе- вунья! Не верьте вон той короткохвостой утке - она коварная! А вон та, пестрая, с косым узором на крыльях, страшная спорщица, никому не дает себя переговорить, а сама всегда неправа! А вон та, жирная, обо всех от- зывается дурно, а это противно нашей природе: уж лучше молчать, если нельзя сказать ничего хорошего! У одной только Португалки еще есть хоть какое-то образование, и с нею еще можно водиться, но она тоже небесп- ристрастна и слишком много говорит о своей Португалии.
– И чего это китаянки так расшептались! - удивлялись две утки из простых.
– На нас они просто наводят скуку, мы никогда с ними не разго- вариваем.
Но вот явился селезень. Он принял певчую птичку за воробья.
– Ну да я особенно не разбираю, для меня все едино!
– сказал он. - Она из породы шарманок, есть они - ну и ладно.
– Пусть себе говорит, не обращайте внимания!
– шепнула птахе Порту- галка.
– Зато он весьма деловой селезень, а дело ведь главное!.. Ну, а теперь я прилягу отдохнуть. Это прямой долг по отношению к самой себе, если хочешь разжиреть и быть набальзамированной яблоками и черносливом.
И она улеглась на солнышке, подмаргивая одним глазом. Улеглась она хорошо, сама была хороша, и спалось ей хорошо. Певчая птичка пригладила сломанное крыло и прилегла к своей покровительнице. Солнце здесь пригре- вало так славно, хорошее было местечко.
Соседские куры принялись рыться в земле. Они, в сущности, и приходи- ли-то сюда только за кормом. Потом они стали расходиться; первыми ушли китаянки, за ними и остальные. Остроумный утенок сказал про Португалку, что старуха скоро впадет в утиное детство. Утки закрякали от смеха. "Утиное детство!" Ах, он бесподобен! Вот остряк!
– Они повторяли и преж- нюю его остроту: - "Портулакария!" Позабавившись, улеглись и они.